Ренат Гильфанов

Ах, одиночество! Месиво боли, гордыни, срама. Дочка его — поэзия. Впрочем, она же —

Ангелы немы, потому что питаются снегом. Сказки повествуют о том, что снег застудил им

Будто ангел, плененный дьяволом, источающим потный сок, с грудки, преданной одеялом, удивленно глядел сосок.

Цепочка синих гор. Внизу — страна. Увы, воображению двуногих претит вариативность, и она не

Выхожу из кафе. Закуриваю, не глядя по сторонам. Руки покрыты загаром, как труба дымохода

Дыша и вздымаясь, поет вещество. Ах, море, ну что ты за существо? Я к

Двадцатый век, прикидываясь Шивой, копается в душе, как в шкуре вшивой. Потом он тихо

* Ветрено. Пляж безнадежно пуст. В море, не зная брода, некому лечь на высокий

Где сгустки крови слизывая с капель и инструмент в ладонях распушив, суровый врач, играя

Грузный мужчина в панаме пьёт из пластикового сосуда газировку и цедит: «А ну-ка пошел

Внутри человека идет война. Она начинается в раннем детстве. А к старости его кожа

Когда ты о чем-нибудь рассуждаешь, ты словно танцуешь танго с розой в белых зубах,

Закатные окна горят. Стекло слегонца дребезжит. Бросая в него хмурый взгляд, лицо на ладонях

Море с небрежностью Фигаро мылит лица старым утесам, которые, не желая бриться, только и

Люблю я жизнь, но странною любовью. Ее портрет мой глаз берет в кредит. И

Вечереет. Скоро стемнеет. Но пока — светло. За окном останавливается машина, похожая на черный

Мне не о чем грустить, все шито-крыто, и жизнь моя размеренна, как повесть. Я

Георгию Жердеву запятая поэту запятая который умеет многозначительное многоточие слушать 1 Спать у окошка

Когда художник выходит из комнаты и закрывает дверь, в мастерской остаются белеть скульптуры. Вот

Мне было грустно, а тебе — смешно вплетать в пространство розовые звуки… Душа дрожит,

И жил так точно, как писал… Ни хорошо, ни худо. К. Батюшков Я не

Может быть, обитатель звёзд глядящий на нас с небес, учует тепло наших гнезд. Нам

«Он мусульманин по составу крови». Из одного разговора Когда дед мой с семейством и

Цветок гвоздики — воплощенный крик фанатика — застыл в хрустальной вазе. Тетради, авторучка, стопка

Утомившись шляться по знакомым с бесполезной связкою ключей, я б хотел быть смуглым насекомым

Недавно прочёл в газете: в результате множества наблюдений над жизнью и разнообразными формами привидений

Ночью здесь человек лежал, глядя в неба тьму, вперив глаза в отсутствие чего бы

Облака, как большие солонки, у которых сломались заслонки. В черном воздухе делая штрих, чем-то

Кто прозябал во впадинах бездонных, кто путался в сетях дорог и тропок, переплывал заливы

Небо как будто выцвело. Листва — мертва. Сизым дымком подернута вся округа. Ветер относит

Он лежит на песке под тентом с книжкой аббата Прево и говорит с улыбкой:

Ветер прохладной волной обдувает тело. И тело отвечает пониженной температурой. Но что-то внутри нее

Ю.И. * Состав вагонов мчится вдоль рядов культурных насаждений. Чай готов. Колбасный сыр нарезан.

«…Но были и такие люди — когда они засыпали, глаза их, как летучие рыбы,

Что за новая блажь сердце мне заморозила? Холод стянул гортань, и не нужны слова.

Пирамида венков, обострившийся профиль и рать пожилых театралов, к партеру придавленных болью. Что тут

* В девятьсот тридцать седьмом он родился, в декабре, под несчастливой звездой, но не

Паучковая страсть в каждый нерв забежала. Я не смог, не хотел отклонить ее жало.

Крикнув «майна» Танатосу, в те края, где вовек не услышишь «виры», с громкой песней

Плавно дымит сигарета, я стою на перроне. Кроме меня — ни души, и я

Чуб упрямый откинут назад. В бледных пальцах зажатая трубка чуть дымится. Рассеянный взгляд предвещает

Порвалась грусть, и я почти Ван Гог. Слижи с меня слезу скорее, Бог. Мой

Съедает ночь твои слова. Увы, они совсем не те. Как инфракрасная сова, я слишком

Как твердил мне один педрила на Сахалине, «Жизнь ужасно, ужасно прекрасна! Была и ныне».

Рояль чернеет в гостиной… И.А. Бродский Радио квохчет: «Три года, как убит Александр Мень!»

Скоро рассвет. Появится горизонт. Из радио на подоконнике запоет Кобзон. Тетя Галя почешет локоть

Голос слепого моллюска, пробиваясь сквозь толщу вод (так карабкается альпинист на вершину Монблана), достигает

Скучно жить, мой Евгений. Куда ни странствуй… И. А. Бродский Тусовка бубнит про ужасную

* Приятно в тёплый день, приняв на грудь грамм двести, увидеть небеса такой голубизны,

«Вот и пришло Рождество. А с ним к нам пришел тот свет, который светил

«Вот и пришло Рождество. А с ним к нам пришел тот свет, Который светил