«Он мусульманин по составу крови».
Из одного разговора
Когда дед мой с семейством и скарбом пришел с Востока,
лишь калека, кряхтя, удивился: «Да что ж вас столько
понаехало-то? Саранчой наводнили город!»
Дед пригладил рукав и ответил калеке: «Голод».
Что ж, живи он сейчас, мы бы с ним на скамейку сели б.
Он стянул бы чалму, почесал бы свой лысый череп,
посмотрел бы на дом, на деревья, на туч рванину,
поиграл бы бровями и гаркнул: «Не ешь свинину!»
Был бы этой свининой совет его ограничен.
Он бы встал и ушел, непонятен, но органичен
в своей злобе угрюмой, припадая в ходьбе на больную голень.
Я сидел бы и думал: «Так это и есть мой корень?»…
Шесть утра. За окном одиноко скрипит телега.
Задыхаются ветви деревьев в объятьях снега.
Я не Джон, не Артур, и жена моя не миледи.
И живу я в краю, где под снегом храпят медведи.
«Нет для смертного трудных дел!», — так писал Гораций,
но свирепого гунна не примет семейство граций.
Твердо знаю лишь, что помру. Никуда не денусь.
Упаду на траву и в кафтан из земли оденусь.
Что натянут на желтое тело мне клиф и брюки,
что на тощую грудь мне положат худые руки.
Что лежать я в гробу буду чинно, спокойно, прямо.
И поправит мне челку на лбу пожелтевшем мама.
Я отчалю туда, где ступням не нужна опора.
И приятель-насмешник не вложит мне в рот обола.
И по мраку вокруг я пойму, что судьба — индейка,
что байде про Харона хароший цэна — копейка.
Если ж нет, я пешком перейду через эту жижу,
и в долине холодной умерших богов увижу…
Там лежит Аполлон, как дурак, прозевавший звуки,
с посиневшим лицом, беззащитно раскинув руки.
Рядом с ним — Купидон. А поодаль — Приап с весталкой,
не успевший ее осчастливить хорошей палкой.
Крест, распиленный на дрова. Рядом с ним — осина,
на которой болтался мудак, что стучал на Сына,
на которой он долго кончался с хрипатым плачем
и с торчащей из зада кишкой, как с хвостом собачьим.
Здесь Эвтерпа и Клио, там Гера, а тут — Фемида,
начиненная, словно горохом, свинцом шахида.
Там Хиронова туша, а рядом Геракл притерся
в виде голого, безголового полу-торса.
Я усядусь на камень. Все тихо, не слышно птички.
Зарифмую все это по скверной своей привычке.
А потом, побродив меж тел, натерпевшись страху,
упаду на колени и крикну: «Хвала Аллаху!»
21 февраля 2005