Михаил Цетлин (Амари)

В моей душе живет великое, В ней ожиданья строгий свет. В отчаяньи надежду кликая,

Вновь отогретая земля, Полна волшебного бродила, Несметных травок острия Вверх протолкнула, породила. Впивают корни

Я сердце тяжкое подъемлю к небесам Торжественно, как встарь Электра пепел урны Вздымала. Устремив

В первый раз я взглянул на тебя, Я взглянул на тебя с изумленною радостью,

Всё течет, как вода между пальцев. Как песчинки года жизни пленной. Где ж пристанище

«Я твоя» — ты сказала мне. Дай мне подумать: Как смешно, и странно, и

Как Одиссей к Пенелопе, Своей супруге любимой, Так я возвратился к Европе, Изгнания ветром

Всем уставшим легче было прежде; Чтоб приют до радостной зари Дать вконец измученной надежде,

Я вижу образ твой сквозь слезы ночью, А днем ты улыбался. Почему Я так

Ты мне сказала: «Видишь, вот Поток. Весь мир — мистерия. Иль ниспаденье этих вод

Выше пышных курений, курений заката, В высоте еле зримой, неисследимой Еле зримые, нежные дымы!

Я возьму твои руки И загляну в глаза твои, И скажу тебе: Я люблю

Лепарский Станислав Романыч Лепарский, Поседевший на службе царской, Конно-егерский, не гусарский, Генерал кавалерист. По-солдатски,

…Я чувствую утром еще полусонный В глазах влагу теплую слез: Я плакал сегодня во

…Он вырос в той семье, где злобный произвол, Борясь с растущей силой вражьей, Одну

В темной жажде божества, О, рыбарь, мы ждем ловитвы; Но забыли мы слова Для

Я давно уже не был так счастлив, так светел, Я так горд уже не

За стеною я слышу чтенье, С остановками, по складам… Видно, много нужно терпенья, Чтоб

В утро туманное и раннее, На сером и сыром вокзале, В тягучей скуке расставания

Я ехал к тебе на пароходе, И радуга, цветная радуга, Обняла все небо От

За золото и пурпур твоего Нетронутого сердца, благородный Мой друг, за дар твой царственно-свободный,

Максимилиану Александровичу Волошину Вам суждено из своего стакана, Из кубка пить большого своего. На

Я хочу любоваться тобою без слов, Я хочу любить тебя в молчании. В душе

Заря чуть занялась, вслед за твоею клятвою Меня любить, я взор направила к луне:

Н. С. Гончаровой О, бедный безумец Ван-Гог, Ван-Гог! Как гонг печальный звучит твое имя…

Я люблю тебя, слышишь Эти простые слова. Почему же ты побледнела И не дышишь?

Жадно пей, полней и слаще Краткий миг земной, Этой жизни преходящей Быстрый ток хмельной.

Вдали закат мерцает, В алость окрасив даль, Сердце миг созерцает Всемирную печаль. Как сердцу

Я не знаю, играет ли сладостный хмель, Золотой жужжит ли в нем шмель, Но

Желай не желай — не оставишь навеки Ты следа на этой забвенной земле. Легко

Сладостью пряной полно, Сердце задержанно бьется, — Словно темно-густое вино В грудь мне безудержно

Но высший суд ему послал Тебя и деву — эвмениду. Пушкин Я ненависть долго

Жила я долго в мире сновидений, Вдали от плотью скованных людей, Питая дух нетленностью

Вечерами весенними долго она У раскрытого настежь сидела окна, За холодные прутья решетки с

Я никому еще своих волос Не подарила пряди. Видишь? эта — Тебе, мой друг.

Из поэмы «Декабристы» «Нонушка, Муравьева, Мурашка! Скоро ль будут готовы Чайные чашки? А ты,

Вечерние улицы жутки, Как воды ночной реки, И ходят по ним проститутки, Как образы

Я о тебе всё думаю, и мысли Вокруг тебя, как дикий виноград Вдоль дерева.

Знойный день догорал, догорал… В небе веяли алые краски, В небе реяли странные маски,

Под мирной сенью хижины пахарю Очаг отраден, малым доволен он. В долине путник слышит

Я обещала, что тебе отвечу, Как на призыв любимых голосов, И тотчас устремлюсь тебе

Золотую кудель еще ткут веретенца, Золотые струны натяну на лиру, Еще не порвалась нить

Великосветской музы слыша зов, Ты блещешь в замках между пар, под звуки Певца, средь

Я покоряюсь: горький случай прав. Но странно душу мучит и тревожит. Что вот умру

Звенит, звенит моя душа, Как ломкий лед весной, Когда, туманной мглой дыша, Мы слышим,

В младые годы я так был утру рад, И плакал горько вечером! Ныне же

Верю в светлого ангела, — Боже силы моей, — Верю в грозного ангела В

Я сердце, как тяжелый груз, несла. Со скорбью скорбь сплеталась в ожерелье. Так у

У деревьев весною кору надрежь, У клена, у белой березы, — Сладкий ток потечет,

У Тютчева учась слагать свой стих И Баратынскому внимая чутким слухом, Я знал, что

Плюш диванов, говор иностранный, Холод стен и мутный день в окно. Греческой богине осиянной,