Шарль Бодлер

О муза бедная! В рассветной, тусклой мгле В твоих зрачках кишат полночные виденья; Безгласность

Ты — бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно Ожесточенная, отчаянная Месть, Не покладая рук, ушаты

Когда веленьем сил, создавших все земное, Поэт явился в мир, унылый мир тоски, Испуганная

I Сын Авеля, дремли, питайся; К тебе склонен с улыбкой Бог. Сын Каина, в

Старинная виньетка Не то шутом, не то царем, В забавно-важной роли, Амур на черепе

Один рядит тебя в свой пыл, Другой в свою печаль, Природа. Что одному гласит:

К Тебе, к Тебе одной взываю я из бездны, В которую душа низринута моя…

Здесь сокровенный твой покой, Где, грудь полузакрыв рукой, Ты блещешь зрелой красотой! Склонив овал

Вчера клан ведунов с горящими зрачками Стан тронул кочевой, взяв на спину детей Иль

I Ты не из тех, моя сильфида, Кто юностью пленяет взгляд, Ты, как котел,

Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной, И ты, о сердце, ты, поникшее

Красавица моя, люблю сплошную тьму В ночи твоих бровей покатых; Твои глаза черны, но

Как зеркало своей заповедной тоски, Свободный Человек, любить ты будешь Море, Своей безбрежностью хмелеть

Леса дремучие, вы мрачны, как соборы, Печален, как орган, ваш грозный вопль и шум

Надпись для картины Эдуарда Мане Среди всех прелестей, что всюду видит глаз, Мои желания

На оголенный лоб чудовища-скелета Корона страшная, как в карнавал, надета; На остове-коне он мчится,

I Идея, Форма, Существо Низверглись в Стикс, в его трясину, Где Бог не кинет

Сюда, на грудь, любимая тигрица, Чудовище в обличье красоты! Хотят мои дрожащие персты В

Друг мира, неба и людей, Восторгов трезвых и печалей, Брось эту книгу сатурналий, Бесчинных

Поэт в тюрьме, больной, небритый, изможденный, Топча ногой листки поэмы нерожденной, Следит в отчаянье,

Мать греческих страстей и прихотей латинских, О Лесбос, родина томительнейших уз, Где соплеменник солнц

Когда, закрыв глаза, я, в душный вечер лета, Вдыхаю аромат твоих нагих грудей, Я

Амина нимфою летит, парит… Вослед Валлонец говорит: «По мне, все это бред! А что

Куда ни обрати ты свой безумный бег — В огонь тропический иль в стужу

Разврат и Смерть, — трудясь, вы на лобзанья щедры; Пусть ваши рубища труд вечный

Рисунок неизвестного мастера Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек, Картин, и статуй, и гравюр, Дразнящих

Я с нею встретился в краю благоуханном, Где в красный балдахин сплелась деревьев сень,

В бутылках в поздний час душа вина запела: «В темнице из стекла меня сдавил

Влей мне в мертвую грудь исступленье; Не гаси этот пламень в груди, Страсть, сердец

В неверных отблесках денницы Жизнь кружит, пляшет без стыда; Теней проводит вереницы И исчезает

На сумрачных стенах обителей святых, Бывало, Истина в картинах представала Очам отшельников, и лед

Скажи, душа твоя стремится ли, Агата, Порою вырваться из тины городской В то море

Художник мудрый пред тобой, Сатир пронзительных создатель. Он учит каждого, читатель, Смеяться над самим

Лишь глянет лик зари и розовый и белый И строгий Идеал, как грустный, чистый

Красавица, чей рот подобен землянике, Как на огне змея, виясь, являла в лике Страсть,

Жена в земле… Ура! Свобода! Бывало, вся дрожит душа, Когда приходишь без гроша, От

Бойцы сошлись на бой, и их мечи вокруг Кропят горячий пот и брызжут красной

Вино любой кабак, как пышный зал дворцовый, Украсит множеством чудес. Колонн и портиков возникнет

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я? Как я, ты слышал ли всегда названье:»Странный»?

Не стану спорить, ты умна! Но женщин украшают слезы. Так будь красива и грустна,

Лишь только дон Жуан, сойдя к реке загробной И свой обол швырнув, перешагнул в

Луна, моих отцов бесхитростных отрада, Наперсница мечты, гирляндою цветной Собравшая вокруг звезд раболепный рой,

Река забвения, сад лени, плоть живая, — О Рубенс, — страстная подушка бренных нег,

Да, колыбель моя была в библиотеке; Пыль, Вавилон томов, пергамент, тишина, Романы, словари, латыняне

I Мы скоро в сумраке потонем ледяном; Прости же, летний свет и краткий и

Аллегорическая статуя в духе Ренессанса Эрнесту Кристофу, скульптору Смотри: как статуя из флорентийской виллы,

Пусть взор презрительный не хочет восхвалить, Дитя, твоих очей, струящих негу ночи; О вы,

Читаю я в глазах, прозрачных, как хрусталь: «Скажи мне, странный друг, чем я тебя

«Какие помыслы гурьбой Со свода бледного сползают, Чем дух мятежный твой питают В твоей

Скажи, откуда ты приходишь, Красота? Твой взор — лазурь небес иль порожденье ада? Ты,

Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа; Окутайся во мглу и ты, моя Луна, Курясь