Игорь Северянин

Должна быть кончена война, Притом — во что бы то ни стало: Измучилась моя

Блюдите фронт, но вместе с тем Немедленно в переговоры Вступите с немцами, затем Надеждой

Жизнь человека одного — Дороже и прекрасней мира. Биеньем сердца моего Дрожит воскреснувшая лира.

Вселенец — антипатриот, Но к человеку человечен: Над братом он не занесет Меча, в

Витает крыльный ветерок Над звездочными васильками, Над лентой палевых дорог, Над голубыми ручейками. Витает

В четверку серых лошадей Несется синяя карета. Внутри ее, средь орхидей, Сидит печальная Иветта.

Поэт, во фраке соловей, Друг и защитник куртизанок, Иветту грустную овей Улыбкой хризантэмных танок,

Царевич Май златистокудрый Был чудодейный весельчак: Прикидывался девкой бодрой, То шел, как некий старичок,

Усни в зеленом гамаке Под жемчужными мотыльками, Над слившимися ручейками, — Усни в полуденной

1 О, море нежное мое, Балтийское, Ты — миловиднее всех-всех морей! Вот я опять

В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского, Лилитного, блеклого и неуловимого, Где вьются кузнечики скользяще-налимово,

Зинаиде Гиппиус Сребреет у моря веранда, Не в море тоня, а в луне, Плывет

Когда твердят, что солнце — красно, Что море — сине, что весна Всегда зеленая,

Гувернантка — барышня Вносит в кабинет В чашечках фарфоровых Creme d’epine vinette. Чашечки неполные

Есть в Юрьеве, на Яковлевской, горка, Которая, когда я встану вниз И вверх взгляну,

В оперных театрах сказочных планет, Там, где все палаццо из пластов базальта, Там, где

Я с детства мечтал о Байкале, И вот — я увидел Байкал. Мы плыли,

Баронессе М.А. Д-и Что было сказочно лет в девять, То в двадцать девять было

По слезным лестницам, как белка, прыгая, Крепясь при публике, во сне рыдая, Мелькает белая,

Когда вы едете к деревне Из сквозь пропыленной Москвы, Уподобаетесь царевне Веков минувших тотчас

1 Белая Лилия, юная Лилия Красила тихий и сумрачный пруд. Сердце дрожало восторгом идиллии

Ты помнишь? — В средние века Ты был мой властелин… М. Лохвицкая I Есть

Ночью, вервэной ужаленной, — Майскою, значит, и белой, — Что-нибудь шалое делай, Шалью моею

В пути поэзии, — как бог, простой И романтичный снова в очень близком, —

Ты так светла в клубящемся покрове. Твое лицо — восходный Уротал. В твоем дремучем

Пойте — пойте, бубенчики ландышей, Пойте — пойте вы мне — О весенней любви,

День алосиз. Лимонолистный лес Драприт стволы в туманную тунику. Я в глушь иду, под

Когда сиреневое море, свой горизонт офиолетив, Задремлет, в зеркале вечернем луну лимонно отразив, Я

Я люблю тебя нежнее Белой лилии, Я пою тебя волшебней Сказок фей. Я беру

Самоваров: Что пьешь лениво? Ну-ка, ну-ка, Давай-ка хватим по второй… Кофейкин: Изволь, потешить надо

Каждое утро смотрю на каретник В окно из столовой: Кучер, надевши суровый передник, Лениво,

Назад два года наша встреча Не принесла любви твоей: Ты отвечала мне, переча Чужому

Невоплощаемую воплотив В серебряно-лунящихся сонатах, Ты, одинокий, в непомерных тратах Души, предвечный отыскал мотив.

Бей, сердце, бей лучистую тревогу! — Увидеть бы Ту, для кого затрачу на дорогу

От гордого чувства, чуть странного, Бывает так горько подчас: Россия построена заново Не нами,

Я в ранней юности любил Эмара, Очарование его рассказов. Моей фантазии, рабе экстазов, Дороже

Шесть месяцев прошло уж с того дня, Как… но зачем?… Нам то без слов

Как солнце восходит раз в сутки, Восходит в крови моей страсть… И счастья минуту

Ты набухла ребенком! ты — весенняя почка! У меня будет вскоре златокудрая дочка. Отчего

Благословляю ваши домы! Любовь и мир несу в страну. Я, выгромлявший в небе громы,

Когда проезжает конница Мимо дома с красною крышей, В кухне дрожит иконница, Сколоченная блаженным

Я жить хочу совсем не так, как все, Живущие, как белка в колесе, Ведущие

Красив, как Демон Врубеля для женщин, Он лебедем казался, чье перо Белей, чем облако

Вы прислали с субреткою мне вчера кризантэмы — Бледновато-фиалковые, бледновато-фиалковые… Их головки закудрились, ароматом

Но это же, ведь, беспримерность: Глумясь, святыни топчет в грязь, Едва исчезла суеверность —

Шампанским пенясь, вдохновенье Вливалось встрофы — мой бокал. За все грехи земли — прощенье

В твоих висках немолчные прибои И жуткий шум в настраженных ушах. Незримые вторгаются гобои

В свое «сиреневое царство» Меня зовешь ты в Петроград. Что это: едкое коварство? Или

(Обед в варшавском «Эрмитаже» 6 окт. 1924 г.) В честь Вас провозглашенье тоста, Поверьте,

Полней бокал наполни И пей его до дна, Под бичелучье молний, Истомна и бледна!

1 Залай, Бродячая Собака! И ровно в полночь в твой подвал И забулдыга, и