Андрей Вознесенский

Живет у нас сосед Букашкин, в кальсонах цвета промокашки. Но, как воздушные шары, над

Стихи не пишутся — случаются, как чувства или же закат. Душа — слепая соучастница.

Левый крайний! Самый тощий в душевой, Самый страшный на штрафной, Бито стекол — боже

Ко мне является Флоренция, фосфоресцируя домами, и отмыкает, как дворецкий, свои палаццо и туманы.

Боги имеют хобби, бык подкатил к Европе. Пару веков спустя голубь родил Христа. Кто

Есть русская интеллигенция. Вы думали — нет? Есть. Не масса индифферентная, а совесть страны

I 22-го бросилась женщина из застрявшего лифта, где не существенно — важно в Москве

Для души, северянки покорной, и не надобно лучшей из пищ. Брось ей в небо,

Да здравствуют прогулки в полвторого, проселочная лунная дорога, седые и сухие от мороза розы

Словно гоголевский шнобель, над страной летает Мобель. Говорит пророк с оглобель: «Это Мобель, Мобель,

«Баллада? О точке?! О смертной пилюле?!.» Балда! Вы забыли о пушкинской пуле! Что ветры

Помогите Ташкенту! Озверевшим штакетником вмята женщина в стенку. Помогите Ташкенту! Если лес — помоги,

Нос растет в течение всей жизни (Из научных источников) Вчера мой доктор произнес: «Талант

Пол — мозаика как карась. Спит в палаццо ночной гараж. Мотоциклы как сарацины или

Партизанам Керченской каменоломни Рояль вползал в каменоломню. Его тащили на дрова К замерзшим чанам

Ты кричишь, что я твой изувер, и, от ненависти хорошея, изгибаешь, как дерзкая зверь,

Бьют женщину. Блестит белок. В машине темень и жара. И бьются ноги в потолок,

Вас за плечи держали Ручищи эполетов. Вы рвались и дерзали,— Гусары и поэты! И

В чьем ресторане, в чьей стране — не вспомнишь, но в полночь есть шесть

Долой Рафаэля! Да здравствует Рубенс! Фонтаны форели, Цветастая грубость! Здесь праздники в будни Арбы

Описание в сентиментальных документах, стихах и молитвах славных злоключений Действительного Камер-Герра Николая Резанова, доблестных

Я — Гойя! Глазницы воронок мне выклевал ворон, слетая на поле нагое. Я —

Когда ты была во мне точкой (отец твой тогда настаивал), мы думали о тебе,

В Политехнический! В Политехнический! По снегу фары шипят яичницей. Милиционеры свистят панически. Кому там

Травят зайца. Несутся суки. Травля! Травля! Сквозь лай и гам. И оранжевые кожухи апельсинами

Лили Брик на мосту лежит, разутюженная машинами. Под подошвами, под резинами, как монетка зрачок

Уважьте пальцы пирогом, в солонку курицу макая, но умоляю об одном — не трожьте

Я сплавлю скважины замочные. Клевещущему — исполать. Все репутации подмочены. Трещи, трехспальная кровать! У,

— Мама, кто там вверху, голенастенький — руки в стороны — и парит? —

Пожар в Архитектурном! По залам, чертежам, амнистией по тюрьмам — пожар, пожар! По сонному

Я не знаю, как остальные, но я чувствую жесточайшую не по прошлому ностальгию —

Авиавступление Посвящается слушателям школы Ленина в Лонжюмо Вступаю в поэму, как в новую пору

Мы — тамтамы гомеричные с глазами горемычными, клубимся, как дымы,— мы… Вы — белы,

Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет. Есть дубликаты — как

Их величеством поразвлечься прет народ от Коломн и Клязьм. «Их любовница — контрразведчица англо-шведско-немецко-греческая…»

Мальчики с финками, девочки с «фиксами»… Две проводницы дремотными сфинксами… В вагоне спят рабочие,

Не отрекусь от каждой строчки прошлой — от самой безнадежной и продрогшей из актрисуль.

Благословенна лень, томительнейший плен, когда проснуться лень и сну отдаться лень. Лень к телефону

Поглядишь, как несметно разрастается зло — слава богу, мы смертны, не увидим всего. Поглядишь,

Нас много. Нас может быть четверо. Несемся в машине как черти. Оранжеволоса шоферша. И

Кто мы — фишки или великие? Гениальность в крови планеты. Нету «физиков», нету «лириков»

Почему два великих поэта, проповедники вечной любви, не мигают, как два пистолета? Рифмы дружат,

Нам, как аппендицит, поудаляли стыд. Бесстыдство — наш удел. Мы попираем смерть. Ну, кто

Несли не хоронить, Несли короновать. Седее, чем гранит, Как бронза — красноват, Дымясь локомотивом,

Аминь. Убил я поэму. Убил, не родивши. К Харонам! Хороним. Хороним поэмы. Вход всем

На суде, в раю или в аду скажет он, когда придут истцы: «Я любил

Немых обсчитали. Немые вопили. Медяшек медали влипали в опилки. И гневным протестом, что все

Ты молилась ли на ночь, береза? Вы молились ли на ночь, запрокинутые озера Сенеж,

Нас несет Енисей. Как плоты над огромной и черной водой. Я — ничей! Я

Я служил в листке дивизиона. Польза от меня дискуссионна. Я вел письма, правил опечатки.

Человек бежит песчаный по дороженьке печальной. На плечах красиво сшита майка в дырочках, как