Аделаида Герцык
Благодарю тебя, что ты меня оставил С одним тобой, Что нет друзей, родных, что
Ах, весна по улицам разлилась рекою! Все, что похоронено, — встало вновь живое! Радостное,
Благословен ты, час великих Страдных встреч! Наступит радость живых встреч, Живая вновь зазвучит речь.
Благослови меня служить тебе словами,- Я, кроме слов, не знаю ничего — Играя, их
Есть думы-женщины, глядящие так строго, Есть думы-карлики с изогнутой спиной… Подружитесь со мной, грезы
Fiat voluntas tua[1] Был серый день, и серое дымилось море, И редкий дождь чуть
Были павлины с перьями звездными — Сине-зеленая, пышная стая, Голуби, совы носились над безднами
Что это — властное, трепетно-нежное, Сердце волнует до слез, Дух заливает любовью безбрежною, Имя
Марине Цветаевой «Что же, в тоске бескрайной Нашла ты разгадку чуду, Или по-прежнему тайна
Чуть замрет юдоль земная, Муку жизни затаив, Прошепнет душа, стихая: — дух, ты жив?
Да, я умру, не поняв мою землю, Не развернувши ее пелену, Выси и бездны
Давно уже не было острой муки, Не приходил жестокий вожатый, Не клал мне на
Дают нам книги холодные, мудрые, И в каждой сказано о нем по-разному. Толкуют его
Напиток мудрости, отстоянное зелье, Всю сладость знанья с горечью земной Мы бережно несем навстречу
Дремлет поле вечернее, парное, Рдея навстречу дням грядущим. Стихает сердце прел ним благодарное, Перед
Друзья! Ведь это только «путь»! Когда заря погаснет в небе, Нам можно будет отдохнуть,
Душа уязвлена предчувствием ночного, В нее вошла святая, строгая тоска, Но я не помню,
Две их. Живут неразлучно, Только меж ними разлад. Любит одна свой беззвучный, Мертвый, осенний
1. Мертвая зыбь Глубоко, мерно дышит морская пелена, Снопы алмазов сыплет зеленая волна, Веселых
Если это старость — я благословляю Ласковость ее и кротость, И задумчивую поступь. Нет
Есть мир вещей смиренный и упрямый, Под ликом кротости таящий свой закон. Неистребимый, беспощадный
Это ничего, что он тебе далекий, Можно и к далекому горестно прильнуть В сумерках
Это странно, что смерть пришла днем. Так спокойно она подошла, Что за сон я
Детские ручки меня Все эти дни обвивали, Детскою лаской душа Словно весной согревалась… Девочку-крошку
Затаилась и не дышит — свирель пана. Захотелось сердцу слышать — свирель пана. Я
Есть злаки пришлые, что только внешне Растут, цепляясь, на земле. О, лилия долин нездешних
Где-то в лазурном поле, За белыми в саване днями, За ночными дремучими снами Реет
И поднялась буря великая, И, встав, он запретил ветру И сказал морю: умолкни, перестань!
«История года». Коллинз Господь сбирает дань с своих садов. У нас весна, чуть роза
Господи, везде кручина! Мир завален горем, бедами! У меня убили сына С твоего ли
Греет солнце, как прежде В бестревожные годы. Всюду вешние всходы В изумрудной одежде. Шумно
И в каждый миг совершается чудо, Но только понять его нельзя, Стекаются золота искры
Иду в вечереющем, вольном мире, Нетленном в веках веков. Такая усталость от дали, шири,
В любимом храме моя заступница сбирает всех. Толпятся люди и к плитам каменным с
I. Спокойствие Ты меня спросила, отчего ты мало У меня огня и тоски любовной,
Из суеты дневной в ночную страду Вступаю я, Ни горяча, ни холодна, все та
У крутого поворота, У обвала-перевала, Ждал меня нежданный кто-то, Встретил тот, кого не знала.
Из темной холодной воды Задумчиво тянутся вверх Несмелые белые лилии На тонких дрожащих стеблях.
Ах ты знойная, холодная Страна! Не дано мне быть свободной Никогда! Пораскинулась пустыней Среди
Как сделать, чтоб жить совсем как в будни, Все погасив ввечеру? Стыдно душе усталой