Вот, Гитана идёт по базару
И несёт за плечом, — за плечом,
Позолоченным солнца лучом,
На малиновой ленте гитару.
На гитаре струна порвалась;
На груди, как змея, чёрный локон колышется;
На ходу тяжело ей, красавице, дышится…
Чу!.. разносится звон… день погас…
Кто в Севилье не знает Гитаны,
С влажным блеском её черных глаз!
Кто не слышал её в поздний час,
Когда блещут огни и фонтаны?
В те далёкие дни — алтари
Воздвигались любви, — каждый юноша, каждая
Молодая невеста, взаимности жаждая,
Не должны были спать до зари.
Чаще были ночные свиданья,
Было больше таинственных чар,
Звонче был по ночам гул гитар,
Слаще шёпот… В лампадном сиянии
Полнолунья, душистых кудрей
Пряди длинные ниже, всё ниже склонялися…
И капризные цепи любви проверялися
Прежде, чем их спаял Гименей.
Лишь Гитана могла бы едва ли
Звать счастливца к балкону в свой дом, —
Дом её был почти шалашом
За оградой, где гряды копали,
Да тянулись веревки с бельём…
Но она веселее была и беспечнее
Городских щеголих и, быть может, сердечнее, —
Голосок её был с огоньком…
Она знала, что там под листвою,
Где в прохладе, с закатом зари,
У бассейна горят фонари,
Где цветы дышат вечной весною,
Где лохмотьям и серым плащам
Не мешает и гранд своей пышной одеждою, —
Без Гитаны с гитарой — одною надеждою
Меньше светит наивным сердцам.
Отчего же с обычной эстрады
Не слыхать её? Или больна?
Или замужем? Или она
Влюблена и не ищет услады
В фимиаме горячих похвал? —
Вдруг прошёл странный слух, далеко не таинственный:
У Гитаны — любовник, — Дон-Педро, единственный,
Кому бес богатеть помогал…
Помогал и в любви… Были слухи,
Что, в дороге, ребёнком, он был
Взять бандитами в плен, полюбил
Удаль их, воспитался в их духе,
С их согласья в Севилью сбежал,
Завладел, по наследству от дяди, палатами,
И нередко, от банды снабжённый дукатами,
Втайне ей помогал и спасал…
Так о нём толковали в народе;
Но — красавец, богач, фантазёр,
Женских, пылких сердец милый вор,
Он, на зло молодёжи, был в моде
У вдовиц, — у больших мастериц
Прикрывать ложью то, что зовут в свете тайною, —
А Дон-Педро, владея удачей случайною,
Не щадил ни знакомства, ни лиц…
Что-то девственное и вакхальное,
То мгновенные вспышки зарниц
Из-под длинных, как стрелы, ресниц,
То порыв, то улыбка печальная, —
Всё, что было от грубых страстей
Далеко, как от хрипа воздушное пение,
Всё, что было в Гитане и блеск и затмение,
Не давало ему спать ночей…
И, конечно, Дон-Педро влюбился,
Как влюблялись сатиры, когда
Им на свете была череда
Ликовать (вряд ли свет изменился!)…
Он добился свидания с ней
И увлек её… (дом её не был с перилами),
И нарушил соблазн чародейными силами
Тишину её светлых ночей.
Разлюбив, говорил он Гитане:
— Без ума я от женщин… — грешно
Их щадить, — клятвам верить — смешно! —
Кобылица — и та на аркане
Рвётся в степь; как её ни ласкай,
Не желает она и за корм быть послушною
Злой узде: так и ты, не кажись простодушною
И притворно цепей не желай…
И Гитана во гневе не стала
Упрекать его… Цепь порвалась…
О! пусть думают, что продалась…
Всё равно, — обаянье пропало…
Красота её стала цветком,
Ради прихоти сорванным или подкошенным,
И, увы! добавляла молва, скоро брошенным…
Значит, ей и позор нипочём…
Долго, долго Гитана блуждала,
Как в чаду, — наконец поняла,
Что одна её слава — прошла,
Что — приходит другая… И стало
Ей и страшно, и больно от ран,
Наносимых ей в сердце: — никто соблазнителя
Не винил, — честь её не нашла себе мстителя, —
Значит, был обоюдный обман…
Так зачем же, голодная, злая,
Загорелая, — словно несёт
Ее буря, Гитана идёт
На эстраду, вперёд сознавая,
Что она никому не нужна!
Но Гитану зовут и — Гитана решается…
А струна, по струнам задевая, мотается…
И ей чудится, — шепчет струна:
«У тебя, — она шепчет, — ни брата,
Ни отца нет… и вся-то семья,
Всё богатство — гитара твоя,
Да теперь — рукоятка булата…
О, Дон-Педро! уже никому
Льстить не будет он, ночью гуляя с синьорами, —
По утрам провожать их влюблёнными взорами,
Чтоб они улыбались ему.
Думал он, ты уйдёшь и забудешь
Его клятвы, как он их забыл;
Он тебя никогда не любил, —
А ты будешь любить, — вечно будешь!..»
И вот, чудится ей, со струной
Говорит она: «Это во сне мне приснилося,
И не знаю сама я, как это случилося…
Матерь Божия! — Нож был со мной…»
Она бредить, а всё ж за бесчестье
Нанесла она страшный удар,
Тот удар, что дворцы и базар
Называют кровавою местью.
На пиру был Дон-Педро, — домой
Шел, посвистывая; на пути, ночью хмурою,
Не узнал он Гитаны и назвал Лаурою,—
Но, едва сжал ей локоть рукой,
Отшатнувшись, очнулась Гитана
И вонзила в него лезвиё…
Он без крика взглянул на неё
Страшным взглядом — и грохнулся; рана
Стала кровью пятнать мрамор плит…
Постояв, завернулась Гитана в мантилию
И ушла… — а по утру цирюльни Севилию
Известили: Дон-Педро — убит!..
Вот и новая ночь: отворяют
В окнах ставни, — из окон несёт
Ароматами, — скоро блеснёт
Серп луны… по аллеям блуждают
Чьи-то тени… Чу! кто-то свистит…
Шум шагов, голоса ей, встревоженной, слышатся
Пряди кос, словно львиная грива, колышатся, —
За плечами гитара дрожит.
Вот, пришла и встряхнула кудрями;
Вот эстрада, — Гитана идёт…
Что за чудо!.. Толпа вся встаёт,
И её осыпают цветами,
Рукоплещут… восторженный вой
Голосов… И стоит она, бледная, щупая,
Все ли струны?! — Ужели толпа эта глупая
Поняла, кем убит милый мой?!