Жизнь Крылова

Среднее время чтения: 4 минут(ы)

1. Дыра

Есть «молодой Крылов» и «дедушка Крылов».

Десятилетний между ними промежуток.

Не столь уж и велик разрыв, но чем-то жуток.

Безвременье. Дыра на рубеже веков.

Зло — это, в сущности, отсутствие добра,

как Августин учил. А стало быть, дыра —

не просто пустота, а гибель для живого.

Дыра. Историю она не прервала,

но уж Крылова-то пожрать она могла,

да что там говорить, не одного Крылова.

Крылов, по счастию, в той бездне не исчез.

Он пережил. Дожил. Дождался. Он воскрес.

«Дней Александровых прекрасное начало»

его к поэзии и к жизни возвращало.

Он славен. Вот его рисуют портретисты.

Вот в Павловском дворце он гость императрицы

Марии Федоровны. Ордена, чины.

Поэты чествуют его. Увлечены

им женщины (смотри записки Анны Керн).

Народ и светская его читает чернь…

И долго жил Крылов. Но все не забывал

десятилетний тот, зияющий провал.

Животик отрастил. Но чувствовал спиной

ту бездну черную, тот ужас ледяной.

2. И все-таки он был

14 декабря 1825 года

Крылов был на площади.

Свидетельства современников

И все-таки он был на площади в тот день.

До самых сумерек стоял в толпе людей.

Чего-то ждал. Чего? Он сам не знал, пожалуй.

Он с детства был такой: любил смотреть пожары,

а пугачевский, тот, что чуть его не сжег,

с отцом и с матерью, оставил в нем не шок,

а память праздника, ворвавшегося в будни.

(Он Пушкину потом о пугачевском бунте

будет рассказывать.) А в скучном Петербурге,

чуть только услыхав, что где-нибудь пожар,

он сломя голову по городу бежал,

пусть даже ночь-полночь, тотчас вскочив с постели.

Бежал и в этот раз. И вовремя поспели.

Народу собралось, наверно, тысяч сто

на этот не пожар, а неизвестно что,—

купцов, мастеровых, крестьян, простонародья…

Царь окачурился и выпустил поводья,

а новый не успел еще вскочить в седло.

Вот тут-то бы как раз коня и понесло!

Куда? Крылов-то знал (хоть был республиканец):

в России долго ждать республики покаместь.

А новый Пугачев (хоть не пугал его)

республики едва ль приблизит торжество.

Дай бог, грядущие дождутся поколенья.

И все ж он праздновал. Каменья и поленья

летели в царских слуг; того бревном в плечо,

того булыжником огрели горячо,

а самого царя — такими матюгами,

как ни один поэт не смог бы в эпиграмме.

(Он — мог. И о царе и о его дворе:

в шутотрагедии о Трумфе-немчуре.

Не напечатано, но все читали в списках.)

— Иван Андреевич! — кричали из каре

мятежники ему (он оказался близко).—

Вам надо уходить!… — Он понимал. Да, да.

Но повторится ли такое? Никогда.

Он должен досмотреть. Хотя конец уж ясен.

Вот артиллерия уж бьет. И снег уж красен

от крови, что ручьем струится, снег топя,

и стынет. Сумерки сгустились. А толпа

рассеялась. Крылов, наслушавшийся пушек,

чуть запоздав, пришел к Олениным покушать.

Весь вечер он молчал. Но и в другие дни

он не болтал, а ел. Привычные, они

и не расспрашивали. Сам он только Варе

поведал в двух словах о гаснущем пожаре.

К утру лишь слабый дым остался от огня

того единственного в длинной жизни дня.

Вновь будни начались. Лениво, как телеги,

унылые часы ползли, а не летели,

и было сумрачно в пустой библиотеке,

и Петербург в окне туманный леденел.

…И все-таки он был на площади в тот день.

Рейтинг
( Пока оценок нет )