Иван Долгорукой

Среднее время чтения: 3 минут(ы)

Князь-чудила Иван Долгорукой

не причислен к канону поэтов,

не уважен солидной наукой,

как Державин, Крылов, Грибоедов.

Не успел им заняться Тынянов,

а Гуковским он вскользь упомянут,

нет его и у Лидии Гинзбург,

нет в учебниках, в схемах и в «измах».

Да и лучше, что нет его в «изме»

ни в каком: так ему повольготней

поболтать о себе и о жизни,

о политике и о погоде,

о царях, о знакомых, о близких,

как болтал он в стихах и в «Записках».

Князь от предков имел только имя.

Дед на плаху пошел, бабка в схиме,

из Сибири вернувшись, скончалась,

и отцу ничего не досталось.

Опыт деда учтя и отцовский,

князь на вещи смотрел философски

и не царскую славил порфиру,

а соседей, друзей и Глафиру.

Что ни день — над стихами сидел он

(что ни вечер — в гостях или в клобе),

но считал стихотворство не делом,

а забавой (по-нашему: «хобби»).

Князь — служил: по Владимирам, Пензам…

Он хотел быть России полезным.

Он о правде радел и о нуждах

человеков крестьян ли казенных,

унижённых ли, пренебрежённых,

незаконнорожденных, недужных.

О полезном радел, о приятном.

Влюбчив был. Увлекался театром.

Все вмещал. И с размахом российским

в сочетании невероятном

был он верующим вольтерьянцем,

робеспьерствующим монархистом.

Впрочем, в годы французских событий

он был зрителем-энтузиастом:

революция, что ни судите,

задремать в наших креслах не даст нам.

Он историю видел на стыке

двух эпох, двух веков, двух столетий.

Может, сам он поэт не великий —

стык веков был великим в поэте.

Все смешалось у князя Ивана:

клял старье и бранил современность,

новомодную власть чистогана

и боярскую спесь и надменность.

Уважал он лишь голую правду,

а не рубль и не табель о рангах.

Павла крыл, но не льстил Александру.

Не вмещался в каких-либо рамках.

Князь — но, как скоморох из народа,

он в стихах был врагом этикета.

Есть в них ярмарочная свобода

(как однажды в державинских где-то).

Он любитель. Он вольная птица.

Значит, может писать как попало,

и неряшество это простится,

как дурачества в день карнавала.

Смесь французского с нижегородским

он в такие закручивал речи,

что Олейникову с Заболоцким

он вполне бы годился в предтечи.

Он поэтам подарок богатый.

Пушкин в полусожженной десятой,

в потаенной, в подполье романа,—

лейтмотивом-рефреном-цитатой

повторяет словцо князь Ивана.

За словцо зацепиться б за это

да и вытащить князя из Леты,

и с «Записками», и со стихами,

и со всеми его потрохами!

Рейтинг
( Пока оценок нет )