1856 год

Среднее время чтения: 4 минут(ы)

Век движется то под гору, то в гору,

то еле-еле, шагом, то рысцой…

И вдруг с такой помчится быстротой,

как никогда. И скажет Лев Толстой,

что кто не жил в России в эту пору,

не знает, что такое жизнь.

Страна,

предчувствуя иные времена,

от Николая год назад избавясь,

зашевелилась, мощная на зависть,

как богатырь, что сиднем тридцать лет

сидел, но вставши — все преодолеет.

Дай бог!.. Светает. Чуть забрезжил свет.

Точнее скажем, тьма чуть-чуть редеет.

Едва лишь обрядили мертвеца,

едва черты свинцового лица

застыли, и из Зимнего дворца

торжественно перевезли в собор

уже смердевший труп, как началось

новое время. Каждый, вкривь и вкось,

толкует, судит. Кто болтает вздор,

кто размышляет. Ожили столицы,

не только Петербург — уж и Москва.

Люди осмелились разговориться.

И начались — слова, слова, слова.

Слова, каких доселе не бывало,

звучат: «цивилизация», «прогресс».

Что Николай сказал бы! Но не стало

его, и тут же всякий страх исчез.

Никто (как пишет в дневнике В. С.

Аксакова, сестра славянофилов)

не пожелал бы, чтобы он воскрес.

Россия больше уж была не в силах

его терпеть.

В людей вселился бес:

шум, говор, суета, обеды, тосты.

Все лица веселы (а были постны).

Смеются, шутят… Даже при дворе,

где в струнку все ходили при царе,

у фрейлин и у кавалеров свиты

теперь уж страха нет. Тот ледовитый,

гипнотизирующий, страшный взгляд

не пригвоздит их к месту. Норовят

в свободных и непринужденных позах

сидеть при их величествах! А царь —

глядит, но не одернет их, как встарь.

А в городе — и вовсе праздник. Воздух —

весенний! И живое существо

всей грудью, радостно вдохнуть его

естественно же хочет!..

Светлый год!

В журналах — новости по части мод.

Но тут же — новости совсем иные:

в «Губернских очерках» Н. Щедрина

читает изумленная страна

о «прошлых временах» дела такие,

о коих до сих пор… А сам-то он,

их автор, только-только возвращен

С. С. Ланским из злополучной Вятки.

И уж вовсю бичует недостатки

недавних — но уже былых — времен.

Да что Щедрин! Уже не только он —

юнцы о «старом» говорят «порядке»,

«L’ancien regime et la revolution»

Токвиля прочитав (в оригинале;

но скоро явится и перевод).

Неповторимый, незабвенный год!

Эпоха предвкушения свобод.

В дворянстве — либерал на либерале.

Всеобщее желанье перемен.

… —И даже сам великий князь К. Н.!

— И даже царь! Да! да! Передавали:

он тоже! Да! Правительство полно

благих намерений — нужны лишь люди:

свежие, честные… — А повесть «Рудин»

читали? — Да! И в этом же журнале —

поэма «Саша». И посвящено

И. Т.: Тургеневу! — Я так и понял. Но

поэма — что! И книгу ведь издали!

Некрасовскую. Ну и времена!

Не хлеще ли он даже Щедрина?

«Забытая деревня»: «старый барин» —

ведь это ж Николай! А «новый»…— Нет!

Не думаю! Царь — добр и либерален.

Некрасов не имел его в виду…

—Вы в клуб идете? — Да, я в клуб иду.

—А слышали, в Москве какой обед

устроили? Ну, матушка Расея!..

И в честь амнистии и милосердья

монаршего — речь Павлов произнес…

—Да, бедные страдальцы! Жаль до слез!

Но, говорят, довольно моложавы

вернувшиеся! В пользу им мороз

сибирский был, и дожили до славы!..

—А слышали, затронут был вопрос…

—Суда? Цензуры? — Нет, освобожденья

крестьян!..

Счастливый год! Остановись, мгновенье!

Застыньте все как есть!.. Уже лет через пять

уйдут: одни — вперед, другие — вспять…

И с удивленьем будут вспоминать

свой либеральный пыл, ребячество, речистость

жрецы реакции лет через двадцать — тридцать

Рейтинг
( Пока оценок нет )