И. А. Гончарову

Недавно, странник кругосветный,

Ты много, много мне чудес

Представил в грамотке приветной

Из-под тропических небес.

Всё отразилось под размахом

Разумно-ловкого пера:

Со всею прелестью и страхом

Блестящих волн морских игра,

Все переломы, перегибы,

И краска пышных облаков,

И птичий взлет летучей рыбы,

И быт пролетный моряков,

Востока пурпур и заката

И звезд брильянтовая пыль,

Живое веянье пассата

И всемертвящий знойный штиль.

За эти очерки в отплату

Хотел бы я, свой кончив путь

И возвратясь теперь, собрату

Представить также что-нибудь.

Оставив невскую столицу,

Я тоже съездил за границу,

Но, тронув море лишь слегка,

Я, как медведь гиперборейской,

Чужой средь сферы европейской,

На всё смотрел издалека.

Я видел старые громады

Альпийских гор во весь их рост,

В странах заоблачных каскады,

И Сен-Готард, и Чертов мост.

Кому же новость — эти горы?

Я видел их картинный строй,

Уступы, выступы, упоры;

Чрез целый горизонт порой,

Игрой всех красок теша взоры,

Тянулись в блеске их узоры —

Казалось, в небе пир горой…

Но что сказать о них? Спокойны

Подъяты в ужас высоты;

В венце снегов, они достойны

Благоговейной немоты.

К сравненьям мысли простираю…

Но что мне взять в подобье им

Пред тем, кто, бурями носим,

Ходил в морях от края к краю?

Я соблазняюсь и дерзаю

Прибегнуть к образам морским:

Гора с горой в размерах споря

И снежной пенясь белизной,

Вдали являлась предо мной

В твердыню сжавшегося моря

Окаменелою волной,

Как будто, ярой мощи полны,

Всплеснулись к небу эти волны,

И, поглощая прах и пыль,

Сквозь тучи хлынув в высь лазури,

Оцепенели чада бури,

И вдруг сковал их вечный штиль,

И, не успев упасть, нависли

В пространстве, — над скалой скала

И над горой гора, как мысли,

Как тени божьего чела.