Валерий Брюсов

Слава — властителю звуков! творцу вдохновенному — слава! Звуками нас ты прославил, мы звуками

Смутно куритесь, туманы былого! Месяц безжизненный встал, освещая тропинку по скалам. Каждый из нас

А сколько радости и неги В бегущих медленно часах! Следов доискиваться в снеге, Взметать

В дни победы, где в вихре жестоком Все былое могло потонуть, Усмотрел ты провидящим

Ева Адам! Адам! приникни ближе, Прильни ко мне, Адам! Адам! Свисают ветви ниже, ниже,

Как пред грозой касатки низко Скользят над ровностью поляны, — Так в знак, что

Что моя жизнь? лишь тоска да забота! С утра до вечера — та же

Знаю я, во вражьем стане Изогнулся меткий лук, Слышу в утреннем тумане Тетивы певучий

На Невском, как прибой нестройный, Растет вечерняя толпа. Но неподвижен сон спокойный Александрийского столпа.

Неустанное стремленье от судьбы к иной судьбе, Александр Завоеватель, я — дрожа — молюсь

Любовь и страсть — несовместимы. Кто любит, тот любовью пьян. Он не действительность, а

Пустынен берег тусклого Аверна, Дрожат кругом священные леса, Уступы гор отражены неверно, И, как

Я видела в окно: на маленькой гондоле Он уплывал от стен монастыря, И за

Нас не призвал посланник божий В свой час, как братьев, от сетей, И долго

Ангел благого молчания, Властно уста загради В час, когда силой страдания Сердце трепещет в

Ангел бледный, синеглазый, Ты идешь во мгле аллеи. Звезд вечерние алмазы Над тобой горят

Ты на закатном небосклоне Былых, торжественных времен, Как исполин стоишь, Антоний, Как яркий, незабвенный

Кто поёт, мечта ль, природа ль, Небо — нежный сон свирели? Каждый листик вылит

Лиловые тени легли по последнему снегу, Журча, по наклонам сбежали ручьями сугробы, Развеял по

Весь ослепительный, весь белый, В рубцах задумчивых морщин, Ты взнес над плоскостью равнин Свой

Ариадна! Ариадна! Ты, кого я на песке, Где-то, в бездне беспощадной Моря, бросил вдалеке!

Во дворце Афинском, скорбно мрачен, Спит Фессей и видит вещий сон: В теми вод

Слышу: плачут волны Эльбы О былом, о изжитом; Лодки правят, — не на мель

Ах, если алым стал бы я, Твоим кораллом стал бы я, Тебя лобзал бы

(Степаннос, XVII в.) Нежная! милая! злая! скажи, Черные очи, яр! черные очи! Что, хоть

(Саят-Нова, XVIII в.) Твоих грудей гранат — что меч! Самшит[76] твоих бесценен плеч! Хочу

(Саят-Нова, XVIII в.) Я в жизни вздоха не издам, доколе джан ты для меня!

Артуру ехать в далекий путь! Вот громко трубят трубы! Джиневру целует он нежно в

Звездное небо плывет надо мной. Чистым сияньем сверкают планеты. Вкруг меня движется сумрак ночной…

Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон. Владыки и вожди, вам говорю я:

Поэты — пророки! но много ли стих их, Пусть певчий, расскажет об том нам,

Провеял дух, идущий мимо. Его лицо — неуловимо, Его состав — что клубы дыма.

Над буйным хаосом стихийных сил Зажглось издревле Слово в человеке: Твердь оживили имена светил,

Здравствуй, август, венчан хмелем, Смуглый юноша-сатир! Мы ковры под дубом стелем, Мы в лесу

Бахус жирный, Бахус пьяный Сел на бочку отдохнуть. За его плечом — багряный Женский

Холодно Каспию, старый ворчит; Длится зима утомительно-долго. Норд, налетев, его волны рябит; Льдом его

Светлый Бальдер! мне навстречу Ты, как солнце, взносишь лик. Чем лучам твоим отвечу? Опаленный,

Балаганы, балаганы На вечерней площади. Свет горит, бьют барабаны, Дверь открыта, — проходи. Панорамы,

Горит свод неба, ярко-синий; Штиль по морю провел черты; Как тушь, чернеют кроны пиний;

Ах, где-то лотос нежно спит, Ах, где-то с небом слиты горы. И ярко небосвод

Когда торжественный Закат Царит на дальнем небосклоне И духи пламени хранят Воссевшего на алом

(Баллада Франсуа Вийона) Скажите, где, в стране ль теней, Дочь Рима, Флора, перл бесценный?

На склоне лет, когда в огне Уже горит закат кровавый, Вновь предо мной, как

Тимур, прочтя оскорбительное письмо Баязета, воскликнул: «Сын Мурата сошел с ума». Нет! не с

Израненной рукой схватившись за карниз, Над темной пропастью я трепетно повис. Бесстрастно в вышине

Стон роковой прошел по Риму: «Канны!» Там консул пал и войска лучший цвет Полег;

Белеет ночь. Деревья сквера Гигантским мохом поднялись. Вот из-за крыш луна-химера Приозарила светом высь.

Белые клавиши в сердце моём Робко стонали под грубыми пальцами, Думы скитались в просторе

Белый цвет магнолий Смотрит, как глаза. Страшно жить на воле: Чуется гроза. Волны, словно

Беспощадною орбитой Увлечен от прежних грез, Я за бездною открытой Вижу солнечный хаос. Там

За окном белый сумрак; над крышами Звезды спорят с улыбкой дневной; Вскрыты улицы темными