Сергей Гандлевский

Сотни тонн боевого железа Нагнетали под стены Кремля. Трескотня тишины не жалела, Щекотала подошвы

Среди фанерных переборок И дачных скрипов чердака Я сам себе далек и дорог, Как

Стоит одиноко на севере диком Писатель с обросшею шеей и тиком Щеки, собирается выть.

Светало поздно. Одеяло Сползало на пол. Сизый свет Сквозь жалюзи мало-помалу Скользил с предмета

Устроиться на автобазу И петь про черный пистолет. К старухе матери ни разу Не

В начале декабря, когда природе снится Осенний ледоход, кунсткамера зимы, Мне в голову пришло

Весной, проездом, в городе чужом, В урочный час — расхожая морока. Как водоросль громадная

Вот когда человек средних лет, багровея, шнурки Наконец-то завяжет и с корточек встанет, помедля,

Вот наша улица, допустим, Орджоникидзержинского, Родня советским захолустьям, Но это все-таки Москва. Вдали топорщатся

Жене Все громко тикает. Под спичечные марши В одежде лечь поверх постельного белья. Ну-ну,

Я был зверком на тонкой пуповине. Смотрел узор морозного стекла. Так замкнуто дышал посередине

Я смежу беспокойные теплые веки, Я уйду ночевать на снегу Кызгыча, Полуплач-полуимя губами шепча,

Две-три ноты в нестройном порядке… Б.К. За Москва-рекой в полуподвале Жил высокого роста блондин.

Здесь реки кричат, как больной под ножом, Но это сравнение ложь, потому что Они

Зверинец коммунальный вымер. Но в семь утра на кухню в бигуди Выходит тетя Женя