Зима в Петербурге

Среднее время чтения: 3 минут(ы)

Уходит осень. Настает зима.

Уходит все, а то, что не уходит,

то в тайниках усталого ума

с зажженною свечой во мраке бродит.

Лежи себе в постели до утра

и слушай дождь. Когда тебе за сорок,

сказав «Пора… Да, кажется, пора»,

все чаще не находишь отговорок.

И сам себе напомнишь невзначай

героя пошловатой старой пьесы…

Чернильница. Перо. Остывший чай.

А между тем, подвинутые бесы,

поднаторев на бедных ямщиках,

уснувших на заснеженной дороге,

как кредиторы с закладной в руках,

в смущении толпятся на пороге.

Так, жизнь прожив и натянув чепец

на лысину, ложишься с мыслью тою,

что, суетно пробегав, под конец

приходится свыкаться с пустотою.

Что остается? Мыслью ворошить

в прорехах весь воспоминаний короб.

И так, по-стариковски, сторожить

покрытый снегом, мокрый, спящий город.

Час ночи. Мысли. Жесткая кровать.

(Да, право же, вдвоем здесь было б тесно.)

И в сумраке почти не разобрать,

что тут духовно, ну а что телесно.

В груди, как бес, клокочет желчный смех,

потом смолкает и твердит устало

про рай гастрономических утех,

про прелести, которых не хватало…

Густеет снег. Маячит храм в окне.

Как оттиск у судьбы на обороте…

(И что вообще есть наша жизнь, как не

автограф духа на открытке плоти?)

Но плоть не даст забыть себя. Изволь

ей подчиниться. Сдайся ли, борись ли…

И странно, как легко тупая боль

умеет обуздать движенье мысли.

Час ночи. Лампа. На столе — бардак.

Зловонные микстуры в рюмках узких.

И, взяв перо, он начинает так:

«Где соберутся двое-трое русских…»

Но, вздрогнув, устремляет взгляд во тьму,

туда, где за обвисшими плечами,

по признакам, известным лишь ему,

присутствие он чье-то замечает.

Кто там таится? Кто там?! Ангел, ты?

В неясные одежды ты рядишься.

Растерянно глядишь из темноты.

Стоишь за дверью и войти боишься?

Иль это тот, кто, продолжая спор,

ответа, словно милостыни просит,

а между тем, наточенный топор

над головою слабого заносит?

Но тщетно. Тихо. Муторно. Никак

во мраке не начаться разговору.

И никого там нету… Лишь сквозняк

рукой холодной выбирает штору.

Час ночи. За окном — собачий вой.

Да что там двое-трое, для острога

достаточно порой и одного.

Порою это даже слишком много.

Впиши в тетрадь, что в стонах проку нет,

как нет его в словесной круговерти,

и что бывает белым черный свет,

что ангел жизни — это ангел смерти,

что под ногами палая листва

в осенний воздух отдает броженьем,

и дым висит, как профиль Божества

добытого духовным напряженьем.

Ну вот, рассказ дописан до конца.

Скребет лопата. За окном светает.

Похожий в полутьме на мертвеца,

проспект черты живые обретает.

Повсюду снег. Зиме подходит грусть.

Летят снежинки… Преданность холопья

земле претит… Претит, но смирно пусть

лежит земля, глотая эти хлопья.

Рейтинг
( Пока оценок нет )