Николай Тихонов

Воскресных прогулок цветная плотва Исполнена лучшей отваги. Как птицы, проходят, плывут острова Крестовский, Петровский,

Звёздный почерк Разберёт не каждый, Не такой простой он, Звёздный путь, То, что там

Я видел их не на полях сражений,— То был труда обычного пример,— В колхозе,

Событья зовут его голосом властным: Трудись на всеобщее благо! И вот человек переполнен огнем,

Огонь, веревка, пуля и топор Как слуги кланялись и шли за нами, И в

1 Хороший Сагиб у Сами и умный, Только больно дерется стеком. Хороший Сагиб у

Опять стою на мартовской поляне, Опять весна — уж им потерян счет, И в

Флаг, переполненный огнем, Цветущий, как заря. И тонким золотом на нем Три доблести горят:

Мир строится по новому масштабу. В крови, в пыли, под пушки и набат Возводим

Там генцианы синие в лугах, Поток румяный в снежных берегах. Там в неповторной прелести

Там подошла, к стене почти, стена, И нет у них ни двери, ни окна.

Ты не думай о том, как тоскую я в городе зимнем, И высокие брови

Батальонный встал и сухой рукой Согнул пополам камыш. «Так отпустить проститься с женой, Она

Мы чинно ползем По белесому скату, Вот это Ла-Маншем Зовут небогато. Костистый чиновник —

Под сосен снежным серебром, Под пальмой юга золотого, Из края в край, из дома

Великим океаном нашей жизни Сейчас плывем к тем дальним берегам, Что назовем землею коммунизма…

Полюбила меня не любовью, Как березу огонь — горячо, Веселее зари над становьем Молодое

Вокзалы, всё вокзалы — ожиданья, Здесь паровозы, полные страданья, Горят, изнемогая на глазах, В

Посмотри на ненужные доски — Это кони разбили станки. Слышишь свист, удаленный и плоский?

Вот птица — нет ее свежей — Оттенков пепельного дыма,- Породы башенных стрижей, Чья

Свет льется, плавится задаром Повсюду, и, в себя придя, Он мирным падает пожаром На

Я люблю тебя той — без прически, Без румян — перед ночи концом, В

Праздничный, веселый, бесноватый, С марсианской жаждою творить, Вижу я, что небо небогато, Но про

Я — одержимый дикарь, я гол. Скалой меловой блестит балкон. К Тучкову мосту шхуну

Просто ли ветер или крик, Просто захлопнутый дверью, Обрубок улицы — тупик Обрубки человечьи

Я вечером увидел Зеебрюгге, В лиловой пене брандера плечо, След батарей за дюнами на

Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза, Лоскутья умирающей крапивы На колесе, сползающем

Далеко остались джунгли, пальмы, храмы, Город-сад, зеленая река. Вечером, примчав с Цейлона прямо, Встретил

Она стояла в двух шагах, Та радуга двойная, Как мост на сказочных быках, Друзей

Женщина в дверях стояла, В закате с головы до ног, И пряжу черную мотала

За Гомборами скитаясь, миновал Телав вечерний, Аллавердской ночью синей схвачен праздника кольцом. Чихиртмой, очажным

Не плачьте о мертвой России Живая Россия встает,- Ее не увидят слепые, И жалкий

Локти резали ветер, за полем — лог, Человек добежал, почернел, лег. Лег у огня,

Как след весла, от берега ушедший, Как телеграфной рокоты струны, Как птичий крик, гортанный,

Не заглушить, не вытоптать года,- Стучал топор над необъятным срубом, И вечностью каленная вода

Дома здесь двадцать лет назад В огне и грохоте кипели, И шли бойцы сквозь

1 Домов затемненных громады В зловещем подобии сна, В железных ночах Ленинграда Осадной поры

Я прошел над Алазанью, Над причудливой водой, Над седою, как сказанье, И, как песня,

Когда людям советским в их мирном сне Все хорошее, доброе снится, Я хочу говорить

Даль полевая, как при Калите, Унылая, осенняя, нагая, Леса в зеленой хвойной темноте Стоят,

Фонарь взошел над балок перестуком, Он две стены с собою уволок, И между них

Часовой усталый уснул, Проснулся, видит: в траве В крови весь караул Лежит голова к

Когда уйду — совсем согнется мать, Но говорить и слушать так же будет, Хотя

Длинный путь. Он много крови выпил. О, как мы любили горячо — В виселиц

Котелок меня по боку хлопал, Гул стрельбы однозвучнее стал, И вдали он качался, как

Медной рябиной осыпан гравий, Праздничный люд шуршит, разодет. Солнце — вверху, внизу — Хэпо-Ярви,

Крутили мельниц диких жернова, Мостили гать, гоняли гурт овечий, Кусала ноги ржавая трава, Ломала

В глазах Гулливера азарта нагар, Коньяка и сигар лиловые путы,- В ручонки зажав коллекции

Крутой тропою — не ленись — К лесам Таврарским подымись, Взгляни в открывшуюся высь,-

Хочу, чтоб стих был тонок, словно шелк, Не для того, чтоб в шепот перешел.

Мне кажется, что я встречался с ним Уже не раз: на Рионгэсе или В