Николай Гумилев
Солнце скрылось на западе За полями обетованными, И стали тихие заводи Синими и благоуханными.
Приближается к Каиру судно С длинными знаменами Пророка. По матросам угадать нетрудно, Что они
Ветла чернела на вершине, Грачи топорщились слегка, В долине неба синей-синей Паслись, как овцы,
Что за бледный и красивый рыцарь Проскакал на вороном коне, И какая сказочная птица
Застонал от сна дурного И проснулся тяжко скорбя: Снилось мне — ты любишь другого
Среди бесчисленных светил Я вольно выбрал мир наш строгий И в этом мире полюбил
Прошел патруль, стуча мечами, Дурной монах прокрался к милой. Над островерхими домами Неведомое опочило.
В темных покрывалах летней ночи Заблудилась юная принцесса. Плачущей нашел ее рабочий, Что работал
Священные плывут и тают ночи, Проносятся эпические дни, И смерти я заглядываю в очи,
Я, что мог быть лучшей из поэм, Звонкой скрипкой или розой белою, В этом
Он стоит пред раскаленным горном, Невысокий старый человек. Взгляд спокойный кажется покорным От миганья
Так долго сердце боролось, Слипались усталые веки, Я думал, пропал мой голос, Мой звонкий
Я говорил: «Ты хочешь, хочешь? Могу я быть тобой любим? Ты счастье странное пророчишь
Неожиданный и смелый Женский голос в телефоне,- Сколько сладостных гармоний В этом голосе без
Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду, Я прохожу по пропастям и
Ты говорил слова пустые, А девушка и расцвела, Вот чешет кудри золотые, По-праздничному весела.
Я не прожил, я протомился Половины жизни земной, И, Господь, вот Ты мне явился
Ты не могла иль не хотела Мою почувствовать истому, Свое дурманящее тело И сердце
На таинственном озере Чад Посреди вековых баобабов Вырезные фелуки стремят На заре величавых арабов.
Еще не раз вы вспомните меня И весь мой мир волнующий и странный, Нелепый
К таким нежданным и певучим бредням Зовя с собой умы людей, Был Иннокентий Анненский