Николай Агнивцев

Сам Папа мне свидетель, Что на сто верст кругом Известна добродетель Мадам де Шавиньом.

Удивительно мил,- Жил да был крокодил, Так аршина в четыре, не боле. И жила

Ландо, коляски, лимузины, Гербы, бумажники, безделки, Брильянты, жемчуга, рубины — К закату солнца —

Все это было в переулке На «Петербургской Стороне», Где все шаги чрезмерно гулки, И

Когда тебя увижу, вдруг, Вмиг, под дрожащей пеленою, Весь старый пышный Петербург Встает, как

1 Коммерчески спокоен, В панель упрямо врос Промышленной ногою Лоток для папирос! И, с

Много есть персианок на свете, Но собою их всех заслоня, Как гора Арарат.на рассвете,

Есть старая-старая песня, Довольно печальный рассказ, Как всех англичанок прелестней Гуляла в саду как-то:.раз

Месяц, гуляка ночной, Вышел гулять в поднебесье. Тихой ночною порой С шустрою звездной толпой

1 В Америке где-то Судя по газетам, Есть город такой – «Голливуд»… И в

Хорошо, черт возьми, быть Карнеджи, Жить в каком-нибудь, этак, коттедже И торжественно, с видом

И дни и ночи в страстной позе Поет о розах на морозе Перед окном

Где-то давно, друг от друга особо, Жили да были три старых иабоба. Верили твердо

Ах, шум кулис извивно-узких! Ах, закулисная фриволь! Ах, блеск театров Петербургских!.. Все знаю –

Как-то раз путем окрестным Пролетал дракон и там По причинам неизвестньм Стал глотать девиц

1 Давайте-ка устроим чистку Средь коломбин и апашей! Ведь наши «замы» и модистки, Кассиры

Из своей опочивальни, Чем-то очень огорчен, Побледневший и печальный, Вышел в зал король Гакон.

Как-то раз порой вечерней В покосившейся таверне У красотки Николетты, Чьи глаза, как два

У моей знакомой Сони Есть Тальони В медальоне на груди! Ну, а рядом с

В стране, где измену карает кинжал, Хранится в народе преданье: Как где-то давно некий

С рожденья (кстати ли, некстати ль) Всю жизнь свою отдав мечтам, Жил-был коричневый мечтатель

Санкт-Петербург — гранитный город, Взнесенный оловом над Невой, Где небосвод давно распорот Адмиралтейскою.иглой! Как

Пролог, в котором автор пытается оправдать свои эротические наклонности. Сейчас весь мир невольно Звенит

Дребезжит гитара сонно. Где-то булькает мадера. Ночь, луна… В окошке донна, Под окошком кабалеро.

Длинна, как мост, черна, как вакса, Идет, покачиваясь, такса. За ней шагает, хмур и

Взвивайтесь, былого ракеты, Про бал в казино «Табарен», Про легкую пену Моэта, Про звёздные

О, иностранец в шляпе, взвесь Мою судьбу. Всю жизнь с пеленок Сижу под этой

Прощайте, немцы, греки, турки, И здравствуй, русская земля! В своем я снова Петербурге, Я

В Константинополе у турка Валялся, порван и загажен, «План города Санкт-Петербурга» (В квадратном дюйме

К некоей лэди в шикарнейший зал, В силу печальных событий, Джим-негритенок лакеем попал Прямо

В моем изгнаньи бесконечном Я видел все, чем мир дивит: От башни Эйфеля до

Нет черней физиономий Ни в Тимбукту, ни в Танжере, Чем у некоего Томми’ И

Москва и Киев задрожали, Когда Петр, в треске финских скал, Ногой из золота и

У нее – зеленый капор И такие же глаза; У нее на сердце –

В этот вечер над Невою Встал туман!.. И град Петра Запахнулся с головою В

В молчаньи, с улыбкой лукавой, В Китае китайский пьёт чай Китайская барышня Ао –

В день рождения принцессы Сам король Гакон четвертый Подарил ей после мессы Четверть царства

Однажды некий крупный слон, Красою мухи поражен, К той мухе, словно феодал, Преступной страстью

С тонной Софи на борту пакетбота Плыл лейтенант иностранного флота. Перед Софи он вертелся,

– «Мой Бог, вот скука!.. Даже странно, Какая серая судьба: Все тот же завтрак

Палач в ярко-красной мантилье, Гуляя средь свежих могил, К ещё не зарытой могиле С

Хорошо жить на востоке, Называться Бен-Гасан И сидеть на солнцепёке, Щуря глаз на Тегеран…

Ужель наступит этот час На Петропавловских курантах, Когда столица, в первый раз, Заблещет в

На снежной площади, собою В полдня столетье озаря, Среди музейного покоя Белеет шпага Декабря…

У короля был паж Леам, Задира хоть куда. Сто сорок шесть прекрасных дам Ему

Там, где Российской Клеопатры Чугунный взор так горделив, Александрийского театра Чеканный высится массив. И

Иа Введенской до сих пор Проживает семь сестер Словно семь кустов жасмина: Дора, Люба,

Смерть с безумьем устроили складчину! И, сменив на порфиру камзол, В Петербург прискакавши из

Ах, это все чрезмерно странно, Как Грандиссоновский роман… И эта повесть так туманна, Зане

Придя к Сантуцце, юный герцог, По приказаныо дамы сердца, Был прямо в спальню проведен.

Изящна, как игрушечка, Прелестная пастушечка Плела себе венок. И с нею рядом туточки Наигрывал