Наталья Астафьева

Днем — мышья беготня, хлеб — и т.д. Днем — снег, ветер, птицы —

Был зелен лес, как будто гол. Но куст шиповника расцвел. Он цвел так звонко,

Девчата ночью приходили с танцев, с катков, с концертов, из библиотек, во всю щеку

Будто кто выстрелил из пушки, взлетела стая из-под ног… Где жалостливые старушки, пшено их?

Детство, как сказку, украдкой листаю я по ночам, с папой играю в лошадки: хорошо

Бросил ты меня одну. Флаги плещут над Москвой… Встречный пьяный подмигнул: «Не пойдете ли

День приходит и уходит, а в окне одна без края — на закате, на

Брачные песни невидимых птиц в небе – как русских церквей перезвон. Только от первых

Дым кизячный сладковатый, ирымшык сладчайший, чай беленый жидковатый, но завар крепчайший. Темных лошадей стреножив,

Давно прошел в природе бум рождений… Мир-конвейер порван. Наш секс — бесплоден и угрюм:

Россия голодная шла в Москву. Из памяти не изгладить — сидели нищие на мосту:

Двенадцать выпускниц гимназии Савицкой, двенадцать юных лиц провинции российской. Сквозит в них светлый лик

Чудачеством назвали честность, а воровство признали нормой, сослали славу в неизвестность, цвет красный именуют

Ближе к Сейде, в худосочном бескровном ельнике болот, пустые — дождь, как червь, их

Две руки, как два больших крыла, да любовь, прямую как стрела, устремленный в будущее

Что в глаза мои глядите так, будто чуда ожидаете? Ветер мартовский удивительный, но и

Блестя под луной, обелиски на братских могилах стоят. Мой кровный, единственно близкий, лежит не

Душа моя так ныла. Так за душу тянуло. Так совесть докучала. Как стертая нога.

Что сделали со мной! Еще девчонкой попала я в смертей круговорот… Душа моя! Скули,

Белый корабль, брошенный, в море бурном, гордо плывёт — залпом расстрелянный. Призраком морга мчится

Душа моя так наболела, что ей уж некуда деваться, она, как раненое тело, порой

Четыре следователя вели допрос. Четверо суток это продолжалось. Четверо суток матери пришлось Стоять. Но

Башкой с немым вопросом качаешь виновато, ты, что увенчан косо копной волос кудлатых, ты,

Дождевые тучи снова налетели в небо чистое, словно птицы бестолковые, синеперые, голосистые. Речка вся

Через заставу вдоль по мостовой ворвался ветер плотной полосой, и дождь, смятенный, цепкий и

Баржа грузно идёт, в воду вбитая. ночь над баржей встаёт, неумытая. На борту хохоток

Доносители, соглядатаи, современники, соседи… О, эпоха, твои проклятые на себе я чувствую сети! Искалечены,

Чем жили и что было с ними, все уничтожил, сжег наш век. Лишь легкий

Ах, страшное время, безумное время, несем мы твое непосильное бремя. От прежнего леса остались

Долго-долго я жить собиралась, наслаждаться, пить жизни мед, но уже эта стерва-старость подсекает и

Человека не носит Земля. Человек же, убийца матерый, всю планету собой заселя, рвется в

Ах, какое время — цветочки нарасхват! И домой и в гости… Беззаботность трат. Ах,

Доколе будет русская деревня в ржаной соломе, в крышах набекрень? Что может быть обидней

Человек, уникальное чудо средь космических мёртвых пустынь, ты, каких не бывало покуда, не загинь,

А ты что радуешься, дурень? Что ты пойдешь на корм червям? Мир примитивен, но

Дочь, как Венера, вышла из меня: какие бедра, плечи и колени! Но есть еще

Бывало, женщины сойдутся в кружок, как боевая рать, с прихлёбом тянут чай из блюдца

— А сохранилась ли его библиотека? — спросила женщина, историк, кандидат. Ей нужен материал,

До свиданья, до свиданья, родина, земля, семья… Жаркий трепет обладанья до костей пронзал меня.

Бывает же, приснится, господь не приведи, война или убийца и пропасть впереди. Летишь, крича,

А как же вы живёте, чужой питаясь кровью? Не тратите при этом даже аппетита?

До отказа я набита прошлым. Накрепко закрыта плотной пробкой. Но под утро вижу сон.

Была у бездны на краю, у бездны горя… О том уже не говорю, что

И стягивали до отказа, и сдавливали до предела… Но все равно — не для

Хамелеоны, лицемеры, их термидоры, их брюмеры, премьеры, принятые меры, эксплуатированье веры наивных и несчастных

Если б в сущность мира вникла, может быть, сошла б с ума. Примирилась и

И снова свадьбы снаряжают, и девочки детей рожают. Жизнь будет возобновлена. А у ворот

Густое, комариное, темно-зеленое, лето стозвонное. Колкий колос в горсти топорщится, в емкое поле солнце

Еще почти ребенком ты шла на жертву, мать. Век обернулся волком, чтобы живьем сжевать.

И снова снег, такой пушистый, такой сухой, спокойный, зимний… И вылетает воздух мглистый из

Говорится, что рай, мол, для нищих. Это все — разговор для бедных. Не обрящут