Константин Бальмонт
Брызнули первые искры рассвета, Дымкой туманной покрылся ручей. В утренний час его рокот звончей.
Засветилася лампада Пред иконою святой. Мир далекий, мир-громада, Отлетел, как сон пустой. Мы в
Подвижная сфера зрачков, в изумруде текучем сужаясь, Расширяясь, сливает безмолвно привлеченную душу с душой.
На странных планетах, чье имя средь нас неизвестно, Глядят с восхищеньем, в небесный простор,
О, люди, жалко-скучные, о, глупые затейники, Зачем свои мечтания в слова вложили вы? Вы
Жемчужные тона картин венецианских Мне так же нравятся, как темные цвета Богинь египетских, видений
Женщина — с нами, когда мы рождаемся, Женщина — с нами в последний наш
Жить среди беззакония, Как дыханье ветров, То в волнах благовония, То над крышкой гробов.
«Живи один», мне Мысль сказала, «Звезда Небес всегда одна, Забудь восторг, начни сначала, Дорога
Жизнь коротка и быстротечна, И лишь литература вечна. Поэзия душа и вдохновенье, Для сердца
Зимой ли кончается год, Иль осенью, право не знаю. У сердца особенный счет, Мгновенья
Нет, Ночь! Когда душа, мечтая, Еще невинно-молодая, Блуждала — явное любя, Казалось мне, что
Окопы древние, Змеиные валы, Извивно-тяжкие мечты подземной мглы, Кругосоздания из марева бесов, Как перебраться
Змея-Медяница, иначе Медянка, Год целый бывает слепа. И пусть перед нею любая приманка, Она
Лютик золотистый, Греза влажных мест, Луч, и шелк цветистый, Светлый сон невест. Пляска брызг
Солнечный подсолнечник, у тына вырос ты. Солнечные издали нам видны всем цветы. На полях
Я овеян дыханьями многих морей, Я склонялся над срывами гор, Я молился ветрам: «О,
Иногда в пустыне возникают голоса, но никто не знает, откуда они. Слова одного бедуина
Прибой растет, Гудит, поет, Прибой живет Свинцовых вод. Немолчный гул. Весь мир уснул Одни
Как глух сердитый шум Взволнованного Моря! Как свод Небес угрюм, Как бьются тучи, споря!