Мой истукан

Готов кумир, желанный мною,

Рашетт его изобразил!

Ой хитрою своей рукою

Меня и в камне оживил.

Готов кумир! — И будет чтиться

Искусство Йраксншеля в нем, —

Нор мне какою честью льститься

В бессмертном истукане сем?

Без славных дел, гремящих в мире,

Ничто- и царь а своем кумире.

Ничто! и не живет тот смертный,

О ком ни. малой нет молвы,

Ни злом, ни благом не приметный,

Во гробе погребен живы».

Но ты, о зверских душ забава!

Убийство! — я не льщусь тобой,

Батыев и Маратов слава

Во ужас дух приводит мой;

Не лучше ли мне быть забвенну,

Чем узами сковать вселенну?

Злодейства малого мне мало,

Большого делать не хочу:,

Мне скиптра небо не вручало,

И я на небо не рошгу.

Готов я управляться властью,;

А .если ею и стеснюсь

Чрез зло, — моей я низкой настью

С престалом света яе сменюсь.

Та мысль всех казней мне страшнее:

Представить в -вечности злодел!

Злодей, который самолюбью

И тайной гордости своей

Всем жертвует; его орудью

Преграды нет, алчбе — цепей;

Внутрь совестью своей .размучен,

Вне с радостью губит других;

Пусть дерзостью, .удачей звучен,

Но не велик в глазах моих.

Хотя бы богом был он злобным,

Быть не хочу ему подобным.

Легко злом мир греметь заставить,

До Герострата только шаг;

Но трудно доблестью прославить

И воцарить себя в сердцах:

Век должно добрым быть нам тщиться,

И плод нам время даст одно;

На зло лишь только бы решиться»

И вмиг саделано оно.

Редка на свете добродетель,

И редок благ прямых содетель.

Он редок! — Но какая разность

Меж славой доброй и худой?

Чтоб имя приобресть нам, знатность,

И той греметь .или другой,

Не все ль равно? — Когда лишь будет

Потомство наши знать дела,

И злых и добрых не забудет.

Ах, нет! — природа в яас влила

С душой и отвращенье к злобе,

Любовь к добру — и сущим в гробе.

Мне добрая приятна слава,

Хочу я человеком быть,

Которого страстей отрава

Бессильна сердце развратить;

Кого ни мзда не ослепляет,

Ни сан, ни месть, ни блеск порфир;

Кого лишь правда научает,

Любя себя, любить весь мир

Любовью мудрой, просвещенной,

По добродетели священной.

По ней, котора составляет

Вождей любезных и царей;

По ней, котора извлекает

Сладчайши слезы из очей.

Эпаминонд ли защититель

Или благотворитель Тит,

Сократ ли, истины учитель,

Или правдивый Аристид, —

Мне все их имена почтенны

И истуканы их священны.

Священ мне паче зрак героев.

Моих любезных сограждан,

Пред троном, на суде, средь боев

Душой великих россиян.

Священ! — Но если здесь я чести

Современных не возвещу,

Бояся подозренья в лести, —

То вас ли, вас ли умолчу,

О праотцы! делами славны,

Которых вижу истуканы?

А если древности покровом

Кто предо мной из вас и скрыт,

В венце оливном и лавровом

Великий Петр как жив стоит;

Монархи мудры, милосерды,

За ним отец его и дед;

Отечества подпоры тверды,

Пожарский, Минин, Филарет,

И ты, друг правды, Долгоруков!

Достойны вечной славы звуков.

Достойны вы! — Но мне ли права

Желать — быть с вами на ряду?

Что обо мне расскажет слава,

Коль я безвестну жизнь веду?

Не спас от гибели я царства,

Царей на трон не возводил,

Не стер терпением коварства,

Богатств моих не приносил

На жертву, в подкрепленье трона,

И защитить не мог закона.

Увы! — Почто ж сему болвану

На свете место занимать,

Дурную, лысу обезьяну

На смех ли детям представлять,

Чтоб видели меня потомки

Под паутиною в пыли,

Рабы ступали на обломки

Мои, лежащи на земли?

Нет! лучше быть от всех забвенным,

Чем брошенным и ввек презренным.

Разбей же, мой вторый создатель,

Разбей мой истукан, Рашетт!

Румянцева лица ваятель

Себе мной чести не найдет;

Разбей! — Или постой немного;

Поищем, нет ли дел каких,

По коим бы, хотя не строго

Судя о качествах моих,

Ты мог ответствовать вселенной

За труд, над мною понесенной.

Поищем! — Нет. — Мои безделки

Безумно столько уважать,

Дела обыкновенны мелки,

Чтоб нас заставить обожать;

Хотя б я с пленных снял железы,

Закон и правду сохранил,

Отер сиротски, вдовьи слезы,

Невинных оправдатель был,

Орган монарших благ и мира, —

Не стоил бы и тут кумира.

Не стоил бы: все знаки чести»

Дозволенны саэанм себе.

Плоды тщеславия и лести.

Монарх! постыдны и тебе.

Желает хвал, благодаренья

Лишь низкая себе душа,

Живущая из награжденья, —

По смерти слава хороша;

Заслуги я грабе созревают,

Герои в вечяостн си

яют.

Но если дел и не имею,

За что б кумяр мне посвятить, —

В достоинстве втшеягнть я смею.

Что акал достоагаствы я чтить,

Что мог изобразить Фелицу,

Небесну благость во нлоти,

Что пел я россев ту царицу,

Какой другой нам не иайти

Ни днесь, ни впредь в пространстве мира:

Хвались моя, хвались тем, лира!

Хвались! — и образ мой скудельной

В храм славы возноси с собой;

Ты можешь быть столь дерзновенной,

Коль тихой некогда слезой

Ты взор кропя Екатерины

Могла приятною ей быть;

Взносись, и достигай вершины,

Чтобы на ней меня вместить,

Завистников моих к досаде,

В ее прекрасной колоннаде.

На твердом мраморном помосте,

На мшистых сводах «еж столгаж,

В меди, в величественном росте,

Под сенью райских вкруг дерев,

Поставь со славными мужами!

Я стану с важностью стоять;

Как от зарей всяк день лучами,

От светлмх щарских лиц блистать,

Не движим вихрями, ни громом,

Под их божественным гюкрввом.

Прострется облак благовонный.

Коврами вкруг меня цветы. —

Постой, пиит, восторга полный!

Высоко залетел уж ты;

В пыли валялись в Омиры.

Потомство — грозный судия:

Оно рассматривает лиры,

Услышит, глас и твоея,

И пальмы взвесит и перуны.

Кому твои гремели струим.

Увы! легко случиться может,

Поставят и тебя льстецом;

Кого днесь тайно злоба гложет,

Тот будет завтра въявь врагом;

Трясут и троны люда злые:

То, может быть, и твой кумир

Через решетки, золотые

Слетит и рассмешит весь мир,

Стуча с крыльца ступень с ступени,

И скатится в древесны тени.

Почто ж позора ждать такого?

Разбей, Рашетт, мои черты!

Разбей! — Нет, нет; еще полслова

Позволь сказать себе мне ты.

Пусть тот, кто с большим дарованьем

Мог добродетель прославлять,

С усерднейшим, чем я, стараньем

Желать добра и исполнять,

Пусть тот, не медля, и решится, —

И мой кумир им сокрушится.

Я рад отечества блаженству:

Дай больше, небо, таковых,

Российской силы к совершенству,

Сынов ей верных и прямых!

Определения судьбины

Тогда исполнятся во всем;

Доступим мира мы средины,

С Гавгеса злато соберем;

Гордыню усмирим Китая,

Как кедр, наш корень утверждая.

Тогда, каменосечец хитрый!

Кумиры твоего резца

Живой струей испустят искры

И в внучатах возжгут сердца.

Смотря на образ Марафона,

Зальется Фемистокл слезой,

Отдаст Арману Петр полтрона,

Чтоб править научил другой;

В их урнах фениксы взродятся

И вслед их славы воскрылятся.

А ты, любезная супруга!

Меж тем возьми сей истукан;

Спрячь для себя, родни и друга

Его в серпяный твой диван;

И с бюстом там своим, мне милым,

Пред зеркалом их в ряд поставь,

Во знак, что с сердцем справедливым

Не скрыт наш всем и виден нрав.

Что слава! — Счастье нам прямое

Жить с нашей совестью в покое.