Тиль Уленшпигель (Отец мой умер на костре)

Отец мой умер на костре, а мать

Сошла с ума от пытки. И с тех пор

Родимый Дамме я в слезах покинул.

Священный пепел я собрал с костра,

Зашил в ладонку и на грудь повесил, —

Пусть он стучится в грудь мою и стуком

К отмщению и гибели зовет!

Широк мой путь: от Дамме до Остенде,

К Антверпену от Брюсселя и Льежа.

Я с толстым Ламме на ослах плетусь.

Я всем знаком: бродяге-птицелову,

Несущему на рынок свой улов;

Трактирщица с улыбкой мне выносит

Кипящее и золотое пиво

С горячею и нежной ветчиной;

На ярмарках я распеваю песни

О Фландрии и о Брабанте старом,

И добрые фламандцы чуют в сердце.

Давно заплывшем жиром и привыкшем

Мечтать о пиве и душистом супе.

Дух вольности и гордости родной.

Я — Уленшпигель. Нет такой деревни,

Где б не был я; ист города такого,

Чьи площади не слышали б меня.

И пепел Клааса стучится в сердце,

И в меру стуку этому протяжно

Я распеваю песни. И фламандец

В них слышит ход медлительных каналов,

Где тишина, и лебеди, и баржи,

И очага веселый огонек

Трещит пред ним, и он припоминает

Часы довольства, тишины и неги,

Когда, устав от трудового дня,

Вдыхая запах пива и жаркого,

Он погружается в покой ленивый.

И я пою: — Эй, мясники, довольно

Колоть быков и поросят. Иная

Вас ждет добыча. Пусть ваш нож вонзится

В иных животных. Пусть иная кровь

Окрасит ваши стойки. Заколите

Монахов и развесьте вверх ногами

Над лавками, как колотых свиней.

И я пою:— Эй, кузнецы, довольно

Ковать коней и починять кастрюли,

Мечи и наконечники для копий

Пригодны нам поболее подков;

Залейте глотку плавленым свинцом

Монахам, краснощеким и пузатым,

Он более придется им по вкусу,

Чем херес и бургундское вино.

Эй, корабельщики, довольно барок

Построено для перевозки пива.

Вы из досок еловых и сосновых

Со скрепами из чугуна и стали

Корабль освобождения постройте.

Фламандки вам соткут для парусов

Из самых тонких ниток полотно,

И, словно бык, готовящийся к бою

Со стаей разъярившихся волков,

Он выйдет в море, пушки по бортам

Направив на бунтующийся берег.

И пепел Клааса стучится в сердце,

И сердце разрывается, и песня

Гремит грозней. Уж не хватает духа,

Клубок горячий к языку подходит, —

И не пою я, а кричу, как ястреб:

Солдаты Фландрии, давно ли вы

Коней своих забыли, оседлавши

Взамен их скамьи в кабаках? Довольно

Кинжалами раскалывать орехи

И шпорами почесывать затылки,

Дыша вином у непотребных девок.

Стучат мечи, пылают города.

Готовьтесь к бою. Грянул страшный час.

И кто на посвист жаворонка вам

Ответит криком петуха, тот — с нами.

Герцог Альба! Боец

Твой близкий конец пророчит;

Созрела жатва, и жнец

Свой серп о подошву точит.

Слезы сирот и вдов,

Что из мертвых очей струятся,

На чашку страшных весов

Тяжким свинцом ложатся.

Меч — это наш оплот,

Дух на него уповает.

Жаворонок поет,

И петух ему отвечает.