Денис Давыдов

Жуковский, милый друг! Долг красен платежом: Я прочитал стихи, тобой мне посвященны; Теперь прочти

Жестокий друг, за что мученье? Зачем приманка милых слов? Зачем в глазах твоих любовь,

Вы хороши!- Каштановой волной Ваш локон падает на свежие ланиты; Как мил ваш взор

Счастливый Зайцевский, поэт и герой! Позволь хлебопашцу-гусару Пожать тебе руку солдатской рукой И в

Я вас люблю так, как любить вас должно: Наперекор судьбы и сплетней городских, Наперекор,

Я помню — глубоко, Глубоко мой взор, Как луч, проникал и рощи, и бор,

Я не ропщу. Я вознесен судьбою Превыше всех! — Я счастлив! Я любим! Приветливость

Пастушка Лиза, потеряв Вчера свою овечку, Грустила и эху говорила Свою печаль, что эхо

Песня Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской! Сабля, водка, конь гусарской,

Прошла борьба моих страстей, Болезнь души моей мятежной, И призрак пламенных ночей Неотразимый, неизбежный,

Сижу на берегу потока, Бор дремлет в сумраке; все спит вокруг, а я Сижу

Вечерний звон, вечерний звон,- Как много дум наводит он! Не тот, что на закате

Томительный, палящий день Сгорел; полупрозрачна тень Немого сумрака приосеняла дали. Зарницы бегали за синею

Кипит поток в дубраве шумной И мчится скачущей волной, И катит в ярости безумной

В былые времена она меня любила И тайно обо мне подругам говорила, Смущенная и

Унеслись невозвратимые Дни тревог и милых бурь, И мечты мои любимые, И небес моих

«О ты, убивший жизнь в ученом кабинете, Скажи мне: сколько чуд считается на свете?»

Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой, Туда, где бой кипит, где русский

Брызни искрами из плена, Радость, жизнь донских холмов! Окропи, моя любовь, Черный ус мой

Тебе легко — ты весела, Ты радостна, как утро мая, — Ты резвишься, не

Был век бурный, дивный век, Громкий, величавый; Был огромный человек, Расточитель славы: То был

Счастлив, кто заплатил щедротой за щедроту, — Счастливей, кто расквасил харю Роту[1]. [1]Рот Логин

Вы личиком — пафосский бог, Вы молоды, вы стройны, как Аглая, Но я гусар…

Сегодня вечером увижусь я с тобою, Сегодня вечером решится жребий мой, Сегодня получу желаемое

За правду колкую, за истину святую, За сих врагов царей, — деспот Вельможу осудил:

Давно ли, речка голубая, Давно ли, ласковой волной Мой челн привольно колыхая, Владела ты,

О юности моей гостеприимный кров! О колыбель надежд и грез честолюбивых! О кто, кто

Поведай подвиги усатого героя, О муза, расскажи, как Кульнев воевал, Как он среди снегов

Когда я повстречал красавицу мою, Которую любил, которую люблю, Чьей власти избежать я льстил

«Нет, братцы, нет: полусолдат Тот, у кого есть печь с лежанкой, Жена, полдюжины ребят,

Что она?- Порыв, смятенье, И холодность, и восторг, И отпор, и увлеченье, Смех и

Любезная моя Аглая, Я вижу ангела в тебе, Который, с неба прилетая С венцом

Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые? Деды! помню вас

Умолкнул бой. Ночная тень Москвы окpестность покpывает; Вдали Кутузова куpень Один, как звездочка, свеpкает.

Да, мы несем едино бремя, Мы стада одного — но жребий мне иной: Вас

Вы хотите, чтоб стихами Я опять заговорил, Но чтоб новыми стезями Верх Парнаса находил:

Орлица Царица Над стадом птиц была, Любила истину, щедроты изливала, Неправду, клевету с престола

О, кто, скажи ты мне, кто ты, Виновница моей мучительной мечты? Скажи мне, кто

Вошла — как Психея, томна и стыдлива, Как юная пери, стройна и красива… И

Неужто думаете вы, Что я слезами обливаюсь, Как бешеный кричу: увы! И от измены

Нет, кажется, тебе не суждено Сразить врага: твой враг — детина чудный, В нем

Он с цветочка на цветок, С стебелька на стебелек Мотыльком перелетает; Но сколь рок

Где Клии взять перо писать его дела? У Славы из крыла.

Гонители, он — ваш! Вам плески и хвала! Терзайте клеветой его дела земные, Но

Так правосудная Россия награждает! О зависть, содрогнись, сколь бренен твой оплот! Пожарский оживает —

Bout-rime[1] В любезности его неодолимый груз, В нем не господствуют ни соль, ни перец,

Я люблю тебя, без ума люблю! О тебе одной думы думаю, При тебе одной

Я на чердак переселился: Жить выше, кажется, нельзя! С швейцаром, с кучером простился, И

Меринос собакой стал, — Он нахальствует не к роже, Он сейчас народ прохожий Затолкал

Как интересна наша Маша! Как исстрадалася по Мише! Но отчего же ехать к Маше

Люблю тебя, как сабли лоск, Когда, приосенясь фуражкой, С виноточивою баклажкой Идешь в бивачный