Не из хроник столетий, не из дымки преданья
Это жгучее знанье разрушающих сил.
Сам я черпал из духа
этот опыт восстанья,
Терпкий оцет паденья
добровольно вкусил.
И, проплыв Ахероном к мировому низовью,
В лабиринте открыл я
предпоследнюю дверь:
Оттого — этот тяжкий
стих, сочащийся кровью,
Стих, влачащийся к дому,
как израненный зверь.
Плачь, Великое Сердце необъятной вселенной,
Плачь, родник состраданья беспредельного, — плачь.
Плачь о жалобных сонмищах,
о темницах геенны,
Где несчастнее пленников сам тюремщик — палач.
Плачь, Великое Сердце, о бездомных скорлупах,
Чей удел невозвратный
мог быть строг и велик;
О мятущихся хлопьях на последних уступах,
Обо всех, утерявших
человеческий лик!
Глубочайшая тайна — попущенье Господне
Мировому страданью и могуществу зла:
Не зажгутся созвездья в глубине преисподней
И секира возмездья
не разрубит узла.
Плачет клир серафимов, стонут в безднах химеры,
Воют звери-стихии в круговой ворожбе,
И ни совесть, ни разум — только жгучая вера
Чует дальнюю правду
в непроглядной судьбе.