Арсений Тарковский

Фиолетовой от зноя, Остывающей рукой Рану смертную потрогал Умирающий Патрокл, И последнее, что слышал,—

Мало мне воздуха, мало мне хлеба, Льды, как сорочку, сорвать бы мне с плеч,

Мы крепко связаны разладом, Столетья нас не развели. Я волхв, ты волк, мы где-то

Пока еще последние колена Последних соловьев не отгремели И смутно брезжит у твоей постели

Ночью медленно время идёт, Завершается год високосный. Чуют жилами старые сосны Вешних смол коченеющий

То были капли дождевые, Летящие из света в тень. По воле случая впервые Мы

Я не буду спать Ночью новогодней, Новую тетрадь Я начну сегодня. Ради смысла дат

О, только бы привстать, опомниться, очнуться И в самый трудный час благословить труды Вспоившие

Подложи мне под голову руку И восставь меня, как до зари Подымала на счастье

Охота кончается. Меня затравили. Борзая висит у меня на бедре. Закинул я голову так,

Марине Г. Дорога ведет под обрыв, Где стала трава на колени И призраки диких

Отнятая у меня, ночами Плакавшая обо мне, в нестрогом Черном платье, с детскими плечами,

Все разошлись. На прощанье осталась Оторопь жёлтой листвы за окном, Вот и осталась мне

Лиловая в Крыму и белая в Париже, В Москве моя весна скромней и сердцу

Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье, Одни на целом свете. Ты была

Передо мною плаха На площади встает, Червонная рубаха Забыться не дает. По лугу волю

Пляшет перед звёздами звезда, Пляшет колокольчиком вода, Пляшет шмель и в дудочку дудит, Пляшет

Под сердцем травы тяжелеют росинки, Ребенок идет босиком по тропинке, Несет землянику в открытой

Стол повернули к свету. Я лежал Вниз головой, как мясо на весах, Душа моя

Никого со мною нет. На стене висит портрет. По слепым глазам старухи Ходят мухи,

Я человек, я посредине мира, За мною — мириады инфузорий, Передо мною мириады звезд.

Позднее наследство, Призрак, звук пустой, Ложный слепок детства, Бедный город мой. Тяготит мне плечи

Не для того ли мне поздняя зрелость, Чтобы, за сердце схватившись, оплакать Каждого слова

На полустанке я вышел. Чугун отдыхал В крупных шарах маслянистого пара. Он был Царь

Просыпается тело, Напрягается слух. Ночь дошла до предела, Крикнул третий петух. Сел старик на

Вытрет губы, наденет шинель, И, не глядя, жену поцелует. А на улице ветер лютует,

Разобрал головоломку — Не могу ее сложить. Подскажи хоть ты потомку, Как на свете

Пускай меня простит Винсент Ван-Гог За то, что я помочь ему не мог, За

С протяжным шорохом под мост уходит крига — Зимы-гадальщицы захватанная книга, Вся в птичьих

Взглянул я на руки свои Внимательно, как на чужие: Какие они корневые — Из

Я кончил книгу и поставил точку И рукопись перечитать не мог. Судьба моя сгорела

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь! Ты для новобрачного — свадебная скатерть, Для

С утра я тебя дожидался вчера, Они догадались, что ты не придешь, Ты помнишь,

В снегу, под небом синим, а меж ветвей — зеленым, Стояли мы и ждали

Сирени вы, сирени, И как вам не тяжёл Застывший в трудном крене Альтовый гомон

Сколько листвы намело. Это легкие наших деревьев, Опустошенные, сплющенные пузыри кислорода, Кровли птичьих гнездовий,

Я ветвь меньшая от ствола России, Я плоть ее, и до листвы моей Доходят

Ты безумна, Изора, безумна и зла, Ты кому подарила свой перстень с отравой И

Снова я на чужом языке Пересуды какие-то слышу,- То ли это плоты на реке,

Садится ночь на подоконник, Очки волшебные надев, И длинный вавилонский сонник, Как жрец, читает

Соберемся понемногу, Поцелуем мертвый лоб, Вместе выйдем на дорогу, Понесем сосновый гроб. Есть обычай:

Когда тебе придется туго, Найдешь и сто рублей и друга. Себя найти куда трудней,

Стелил я снежную постель, Луга и рощи обезглавил, К твоим ногам прильнуть заставил Сладчайший

I Жили, воевали, голодали, Умирали врозь, по одному. Я не живописец, мне детали Ни

Стол накрыт на шестерых — Розы да хрусталь… А среди гостей моих — Горе

Пусть роют щели хоть под воскресенье. В моих руках надежда на спасенье. Как я

Если правду сказать, я по крови — домашний сверчок, Заповедную песню пою над печною

Какое счастье у меня украли! Когда бы пришла в тот страшный год, В орлянку

Ты, что бабочкой черной и белой, Не по-нашему дико и смело, И в мое

В лесу потерял я ружье, Кусты разрывая плечами; Глаза мне ночное зверье Слепило своими

Это не мы, это они — ассирийцы, Жезл государственный бравшие крепко в клешни, Глинобородые