М. и П.

Среднее время чтения: 6 минут(ы)

На небе только и разговоров, что о море.

Перед воротами очередь хуже рыночной,

Тесно и потно, дети, пропойцы, бабищи.

Это понятно — на стороне изнаночной

нет уже смысла выглядеть подобающе.

Топчутся — словно утром в метро на Бутово,

словно в Новосибирске в момент затмения.

десять веков до закрытья — а им как будто бы

десять минут осталось, а то и менее.

Тошно и душно. Скоро там будет кровь или

обмороки. Мария отходит в сторону,

где посвободней, где веришь, что Райский сад.

к хрупкой высокой девочке с тонким профилем,

с косами цвета сажи и крыльев ворона

и с серебряными нитками в волосах.

Смотрят оттуда на всё это злое варево

И им просто приходится разговаривать.

Ты откуда? Я — из большого города,

Я оттуда, где небо не помнит синего,

Добраться до дома — разве что на троллейбусе.

Ты будешь смеяться — родители шибко гордые,

Имечко — Пенелопа, а мне — носи его

Ладно, хорошо, что еще не Лесбией.

А ты откуда? Я тоже, знаешь, из города,

Мои родители были — напротив — лодыри.

когда окликают — я не беру и в голову.

Как Мюллер в Германии, Смит на задворках Лондона.

Но как бы то ни было — я сюда не хотела,

вот если бы он не ушел тогда в злую небыль.

Вот если бы мне хоть слово о нем, хоть тело.

..молчат и смотрят каждая в своё небо.

А мой я даже знаю, куда ушел.

И мне бы — хоть знать, что там ему хорошо.

А в очереди предлагают кроссовки дешево

И сувениры в виде ключей на пояс.

…Ты знаешь, как это бывает — вот так всё ждешь его,

А после не замечаешь, что едет поезд.

И ищешь силы в себе — потому что где ж еще,

И давишь тревогу в объятиях серых пепельниц.

… или тебе говорят: «Ты держись». Ты держишься

За поручень, за нож, за катетер капельниц.

А я была — и внешне так даже чистенько,

Ходила на работу бугристой улочкой,

В метро по вечерам набивалась плотненько.

А муж мой сошел с ума и в конце бесчисленно

Вырезывал колыбельки, игрушки, дудочки,

Он, знаешь, был высококлассным плотником.

Да что я тебе говорю — ты уже ученая.

Пенелопа гладит теплые кудри черные.

Говорит — послушай, но если бы что-то страшное,

То как-нибудь ты узнала бы — кто-то выдал бы

А значит, что есть надежда — минус на минус.

— Мне снилось, что Иосиф ножом окрашенным

На сердце моём его имя навечно выдолбил.

— И мне, ты знаешь, тоже такое снилось.

Их накрывает тень от сухой оливы.

Толпа грохочет, как камни в момент прилива.

Он мне говорил — ну, что со мной может статься-то,

По морю хожу на цыпочках — аки посуху,

В огне не горю, не знаю ни слёз, ни горя.

Цитировал что-то из Цицерона с Тацитом,

Помахивал дорожным истертым посохом.

— Я знаю, Мария. Мой тоже ходил по морю

Мой тоже побеждал, говорил, подшучивал,

Родился в рубашке — шелковой, тонкой, вышитой,

И всё — убеждал — всегда по его веленью.

А если не по его — то тогда по щучьему,

Забрался на самый верх — ну куда уж выше-то,

Не видел, что стою уже на коленях.

И вот еще — утешали меня порою,

Что имя его гремит, словно звон набатный.

Подсунули куклу, глянцевого героя

Как Малышу — игрушечную собаку.

— Я знаю, знаю. Я слышала в шуме уличном,

Что он, мол, бог — и, значит, на небе прямо.

как будто не догадаюсь, как будто дурочка,

как будто бы у богов не бывает мамы.

— Он всё говорил, что пути его бесконечны.

— Конечно.

И гогот толпы — как будто в ушах отвертками,

Как будто камнем в вымученный висок.

Пенелопа нелепо курит подряд четвертую.

В босоножки Марии забился теплый песок.

Ну, что там? Доругались ли, доскандалили?

А было похоже — снег заметал в сандалии,

Волхвы бубнили в ритм нечетким систолам,

какой-то зверь в колено дышал опасливо,

И он был с ней неразрывно, больно, неистово,

О Боже мой, как она тогда была счастлива.

— Да, что мы всё о них… Кстати, как спасаешься,

Когда за окном такое, что не вдыхается,

Сквозь рваный снег гриппозный фонарь мигает,

Когда устало, слепо по дому шаришься

И сердце — даже не бьется, а трепыхается?

— А я вяжу. И знаешь ли, помогает.

Вяжешь — неважен цвет, наплевать на стиль,

А потом нужно обязательно распустить.

И сразу веришь — он есть. Пусть он там, далекий, но

Ест мягкое, пьет сладкое, курит легкие,

И страх отступает и в муках тревоги корчатся.

Но точно знаешь — когда-нибудь шерсть закончится.

Наверно просто быть кошкой, старушкой, дочерью

Кем-нибудь таким беззаботным, маленьким.

— Эй, девушки, заходите. Тут ваша очередь!

вы кажется, занимали тут.

Он смотрит на сутулую стать Мариину,

на Пенелопин выученный апломб.

И думает — слышишь, кто-нибудь, забери меня,

Я буду сыном, бояться собак и пломб.

Я буду мужем — намечтанным, наобещанным

Я буду отцом — надежней стен городских.

Вот только бы каждый раз когда вижу женщину —

Не видеть в ее глазах неземной тоски

И стоит ли копошиться —

когда в них канешь, как

Будто сердце падает из груди,

Как будто вместо сердца теперь дыра.

И он открывает дверь в их неброский рай

Где их паршивцы

сидят на прибрежных

камушках

и никуда не думают уходить.

Рейтинг
( Пока оценок нет )