Алексей Константинович Толстой
Звонче жаворонка пенье, Ярче вешние цветы, Сердце полно вдохновенья, Небо полно красоты. Разорвав тоски
Змея, что по скалам влечешь свои извивы И между трав скользишь, обманывая взор, Помедли,
Былина 1 Над светлым Днепром, средь могучих бояр, Близ стольного Киева-града, Пирует Владимир, с
Желтобрюхого Гаврила Обливали молоком, А Маланья говорила: «Он мне вовсе незнаком!»
Запад гаснет в дали бледно-розовой, Звезды небо усеяли чистое, Соловей свищет в роще березовой,
Замолкнул гром, шуметь гроза устала, Светлеют небеса, Меж черных туч приветно засияла Лазури полоса;
Закревский так сказал пожарным: «Пойдем, ребята, напролом! На крыше, в свете лучезарном, Я вижу
Я задремал, главу понуря, И прежних сил не узнаю; Дохни, господь, живящей бурей На
Я вас узнал, святые убежденья, Вы спутники моих минувших дней, Когда, за беглой не
Я готов румянцем девичьим Оттого покрыться, Что Маркeвич с Стасюлевичем Долго так бранится. Что
Вздымаются волны как горы И к тверди возносятся звездной, И с ужасом падают взоры
Вырастает дума, словно дерево, Вроет в сердце корни глубокие, По поднебесью ветвями раскинется, Задрожит,
Войдем сюда; здесь меж руин Живет знакомый мне раввин; Во дни прошедшие, бывало, Видал
Вот уж снег последний в поле тает, Теплый пар восходит от земли, И кувшинчик
Во дни минувшие бывало, Когда являлася весна, Когда природа воскресала От продолжительного сна, Когда
Вновь растворилась дверь на влажное крыльцо, В полуденных лучах следы недавней стужи Дымятся. Теплый
НЕОБУЗДАННОГО ДРЕВНЕГО Дождусь ли той истории, Когда придет весна И молодой цикории Засветит желтизна!
Вонзил кинжал убийца нечестивый В грудь Деларю. Tот, шляпу сняв, сказал ему учтиво: «Благодарю».
Князь Курбский от царского гнева бежал, С ним Васька Шибанов, стремянный. Дороден был князь,
В стране лучей, незримой нашим взорам, Вокруг миров вращаются миры; Там сонмы душ возносят
В совести искал я долго обвиненья, Горестное сердце вопрошал довольно — Чисты мои мысли,
В монастыре пустынном близ Кордовы Картина есть. Старательной рукой Изобразил художник в ней суровый,
В колокол, мирно дремавший, с налета тяжелая бомба Грянула; с треском кругом от нее
В дни златые вашего царенья, В дни, когда любящею рукой Вы вели младые поколенья,
Стрелок, на той поляне Кто поздно так бежит? Что там в ночном тумане Клубится
Уж ты мать-тоска, горе-гореваньице! Ты скажи, скажи, ты поведай мне: На добычу-то как выходишь
Уж ласточки, кружась, над крышей щебетали, Красуяся, идет нарядная весна: Порою входит так в
Усни, печальный друг, уже с грядущей тьмой Вечерний алый свет сливается все боле; Блеящие
Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость, Застенчивость в делах, а в помышленьях лихость, Стремленье
Угораздило кофейник С вилкой в роще погулять. Набрели на муравейник; Вилка ну его пырять!
У приказных ворот собирался народ Густо; Говорит в простоте, что в его животе Пусто.
Ты знаешь, я люблю там, за лазурным сводом, Ряд жизней мысленно отыскивать иных, И,
Ты знаешь край, где все обильем дышит, Где реки льются чище серебра, Где ветерок
Ты жертва жизненных тревог, И нет в тебе сопротивленья, Ты, как оторванный листок, Плывешь
Ты помнишь ли, Мария, Один старинный дом И липы вековые Над дремлющим прудом? Безмолвные
Ты почто, злая кручинушка, Не вконец извела меня, бедную, Разорвала лишь душу надвое? Не
Ты неведомое, незнамое, Без виду, без образа, Без имени-прозвища! Полно гнуть меня ко сырой
Ты не спрашивай, не распытывай, Умом-разумом не раскидывай: Как люблю тебя, почему люблю, И
Ты клонишь лик, о нем упоминая, И до чела твоя восходит кровь — Не
Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель! Вечно носились они над землею,