Исмена

При токахъ быстрыхъ водъ была долина красна.

Рамира слышу я тамъ жалобу нещасна,

Но веселюся я пріятнѣйшей страной;

О рощи, о луга, восплачите со мной!

Восплачите со мной источники и рѣки!

Но буду я любимъ Исменою во вѣки.

Мнѣ больше ни чево на свѣтѣ семъ не жаль,

Тверди мой, ехо, стонъ и злу мою печаль!

Исмена гдѣ пасу, ужъ тѣхъ луговъ не видитъ!

Дарю подарки ей, подарки ненавидитъ.

Намнясь изъ рукъ моихъ она цвѣты взяла,

Однако изъ цвѣтовъ вѣнка не соплела:

Цвѣты увяли такъ для пущой мнѣ угрозы:

Тюлпаны, лиліи, ясмины, красны розы:

Увяла съ ними вдругъ надежда вся моя:

Не ѣмъ, не пью, не сплю, тоскую только я.

Какъ нимфы Фебову предвѣстницу встрѣчаютъ,

И овцы голосу свирѣлей отвѣчаютъ;

Товарищи мои ликуютъ во стадахъ,

Какъ вѣтры свѣжія на ключевыхъ водахъ:

А я лежу въ одрѣ объятъ пастушьимъ домомъ,

Какъ будто дерево поверженное громомъ:

Шалашъ мой видитъ то, что я всю ночь не сплю,

И что различныя мученія терплю:

А въ тѣ часы, когда другія всѣ не сонны,

Мои тяжелыя ко сну лишъ мысли склонны,

Колико въ шалашѣ ни тщуся отдохнуть.

Приду подъ тѣнь дровосъ, хочу глаза сомкнуть

Но сонъ меня и тамъ отъ мукъ не избавляетъ

Бѣжитъ, и во слезахъ подъ тѣнью оставляетъ.

Когда бъ ты грудь мою проникнути могла;

Когдабъ узнала ты, какъ ты меня зажгла,

Исмена, ты бъ о мнѣ конечно поболѣла;

И о любовникѣ нещастномъ сожалѣла!

Не хочешь ты внимать сихъ жалостныхъ рѣчей,

Отъ плачущихъ моихъ скрываешься очей.

Гдѣ я, тамъ нѣтъ тебя: къ тебѣ прийти рабѣю:

Хочу сказать люблю, и молвить не умѣю.

Или разрушити тобою мнѣ животъ,

Чтобъ жаръ любви потухъ на днѣ сихъ хладныхъ водъ?

Когда коснешься ты Исмена сей дороги,

И станешь омывать на сихъ потокахъ ноги,

Воспомни, что тобой злой рокъ меня унесъ,

Смѣшай съ струями ихъ хотя немного слезъ.

Начни быть жалостью хоть поздно побужденна;

Коль ты не тиграми ирканскими рожденна,

И естьли какъ они ты зла не такова!

Исмена межъ кустовъ внимала тѣ слова,

И мня: почто ему въ пустынѣ лицемѣрить?

Что любитъ онъ меня, конечно должно вѣрить.

Не сѣтуй, говоритъ, ты здравіе губя:

Коль любишь ты меня, такъ я люблю тебя.

Я для ради тово съ тобой, мой свѣтъ, чужалась,

Что я притворности въ жару твоемъ пужалась.

Не часто ли любви лишъ только во устахъ:

И столько же цвѣтутъ какъ розы на кустахъ?

Поутру видимы прекрасны были розы:

А къ вечеру одни останутся лишъ лозы.

Клянется ей пастухъ; но клятвы пастуха

Къ чему уже, когда пастушка не лиха?

Тому, что сѣяно, часы приходятъ жатвъ….

Исмена говоритъ: оставь ты лишни клятвы,

Не клятвамъ вѣрю я, но жалобѣ твоей,

И для свидѣтельства, еще пустынѣ сей,

Котора на меня твои внимала пѣни.

Передъ Исменой ставъ любовникъ на колѣни,

Со всей горячностью и нѣжностью любя,

На вѣки въ радости вручаетъ ей себя.

Въ сладчайшемъ чувствіи минуты пролетаютъ,

Играютъ мысли ихъ, сердца и кровь ихъ таютъ,

Уже къ союзу ихъ темнѣютъ небеса,

И солнце нисходя садится за лѣса:

Сплетены вѣтьви древъ лужайку ону кроють,

Которыя брега журчащи воды моютъ,

Гдѣ вѣтры тихія имъ дуютъ во власы,

И прохлаждаютъ ихъ вѣчернія часы.

Любовники тогда имѣя мысли плѣнны,

Отъ шума деревень въ пустыняхъ удаленны:

И удалясь еще и отъ стрегомыхъ стадъ,

Ко исполнонію въ желаніи отрадъ,

Ко увѣнчанію веселія приходятъ,

И беспрепятственно что надобно находятъ:

И не завидуютъ на свѣтѣ ни чему,

Предпочитая то сокровище всему.

Цѣлуясь говорятъ сто кратъ: люблю не ложно.

Въ послѣдокъ — етова изобразить не можно.

Что началъ Купидонъ, то Гименъ окончалъ

И жаръ ихъ, радостнымъ восторгомъ увѣнчаль.