Аделина Адалис

Я ходил по горам, я глядел меж лугов В журавлиные очи родных родников; Издалёка

С той поры, как рожден на свет, мне спасенья в молитвах нет. И пускай

Не пpоклиная свой удел, Не став любителем легенд, Всю ночь я, бpошенный, глядел На

Дpузьям моим, собpавшимся вдали: — У вас зимуют наши жуpавли, У вас деpевья только

Не найти стройней тебя, как тебе известно. О, ничтожны мы, любя, как тебе известно!

Слова, которые пошли с делами врозь И жизнь в которые вдохнуть не удалось, На

Детство было похоже На звук саламури… Что ты знаешь об этом? Что ты знаешь

В запыленном плаще пророка, с непокрытою головой, к голубым городам Востока пробираться узкой тропой…

Не спросил, не запомнил, где вырос. Только память моя – глубока. Обвевал огненосный Озирис

Нет у меня ни родины, ни Б-га, Но ты меня не смеешь упрекнуть, Что

Марта 4-го На заре туманной юности… … Нет, ведь года и двухтысячного Не дожить,

О, беспокойство снова и снова! Дерзкая шутка мира земного! Где твоя жалость, ветреный идол?

Одно недостижимо никогда: Спокойствия достигнуть без труда. Безделье не лекарство, но отрава! Пусть труд

Опять, не от любовных бед ли, Тяжёл и солон жар ланит: Стрела любви на

К вину я в этой жизни привык давно, о шейх! Чем дальше, тем упорней

Устам уста. Миндаль в пригоршню даром – Склоняю потемневшее лицо! Мне сдавливает сердце медью

В тени чинары тыква подросла, Плетей раскинула на воле без числа, Чинару оплела и

Ветер ты старые ивы развей. Нет мне дороги в мой брошенный край. Если увидеть

Вино ты осуждаешь, — я пью, о проповедник! Любовь ты проклинаешь мою, о проповедник!

Каков был довременный мир — Чей может высказать язык? Кто Твердь и Землю —

I Отрочество, зрелость, увяданье — Годы жизни памятной, одной. Детство же — не память,

Войско идолов бесчисленно, мой кумир – один, Звезд полно, а месяц, явленный сквозь эфир,

Забрызганные, рваные галоши, Коричневые складки башлыка, И даже рот мучительно изношен, Как полы серенького

Земля весною ранней тобой благоухает, Тебя едва увижу — печаль моя стихает… И мне,

Вышло так, что тепеpь я к дpузьям улететь не могу, — Над железной доpогой