Владимир Набоков

Большие липы, шатаясь, пели… Мне больно было взглянуть назад… Там осень грелась в моём

Был грозен волн полночный рев… Семь девушек на взморье ждали невозвратившихся челнов и, руки

Нищетою необычной на чужбине дорожу. Утром в ратуше кирпичной за конторкой не сижу. Где

Пожаром яростного крапа маячу в травяной глуши, где дышит след и росный запах твоей

Сонет Как сон, летит дорога, и ребром встаёт луна за горною вершиной. С моею

И видел я: стемнели неба своды, и облака прервали свой полет, и времени остановился

Я видел, за тобой шел юноша, похожий на многих; знал я все: походку, трубку,

Есть в одиночестве свобода, и сладость — в вымыслах благих. Звезду, снежинку, каплю меда

Если вьётся мой стих, и летит, и трепещет, как в лазури небес облака, если

Еще безмолвствую и крепну я в тиши. Созданий будущих заоблачные грани еще скрываются во

На сумрачном вокзале по ночам торжественно и пусто, как в соборе,— но вот вдали

Цветет миндаль на перекрестке, Мерцает дымка над горой, Бегут серебряные блестки По глади моря

Что нужно сердцу моему, чтоб быть счастливым? Так немного… Люблю зверей, деревья, Бога, и

Будь со мной прозрачнее и проще: у меня осталась ты одна. Дом сожжён и

Ничем не смоешь подписи косой судьбы на человеческой ладони, ни грубыми трудами, ни росой

О, любовь, ты светла и крылата,- но я в блеске твоем не забыл, что

Катится небо, дыша и блистая… Вот он — дар Божий, бери не бери! Вот

Всплывает берег на заре, летает ветер благовонный. Как бы стоит корабль наш сонный в

О, как ты рвешься в путь крылатый, безумная душа моя, из самой солнечной палаты

Какое сделал я дурное дело, и я ли развратитель и злодей, я, заставляющий мечтать

По саду бродишь и думаешь ты. Тень пролилась на большие цветы. Звонкою ночью у

О чем я думаю? О падающих звездах… Гляди, вон там одна, беззвучная, как дух,

Как пахнет липой и сиренью как золотеет серп луны! Неторопливо, тень за тенью, подходят

За громадные годы изгнанья, вся колючим жаром дыша, исходила ты мирозданья, о, косматая наша

Нас мало — юных, окрыленных, не задохнувшихся в пыли, еще простых, еще влюбленных в

Как часто, как часто я в поезде скором сидел и дивился плывущим просторам и

Круглогривый, тяжелый, суконцем подбитый, шахматный конь в коробке уснул,— а давно ли, давно ли

На кладбище солнце, сирень и березки и капли дождя на блестящих крестах. Местами отлипли

Я занят странными мечтами в часы рассветной полутьмы: что, если б Пушкин был меж

Разгорается высь, тает снег на горе. Пробудись, отзовись, говори о заре. Тает снег на

На черный бархат лист кленовый я, как святыню, положил: лист золотой с пыльцой пунцовой

Из мира уползли — и ноют на луне шарманщики воспоминаний… Кто входит? Муза, ты?

Разбились облака. Алмазы дождевые, сверкая, капают то тише, то быстрей с благоухающих, взволнованных ветвей.

Мой друг, я искренно жалею того, кто, в тайной слепоте, пройдя всю длинную аллею,

Из блеска в тень и в блеск из тени с лазурных скал ручьи текли,

Любимы ангелами всеми, толпой глядящими с небес, вот люди зажили в Эдеме,- и был

Мне так просто и радостно снилось: ты стояла одна на крыльце и рукой от

Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать, и вот ведут меня к оврагу,

Мечтал я о тебе так часто, так давно, за много лет до нашей встречи,

Пустяк — названье мачты, план — и следом за чайкою взмывает жизнь моя, и

Часы на башне распевали над зыбью ртутною реки, и в безднах улиц возникали, как

Пускай все горестней и глуше уходит мир в стальные сны… Мы здесь одни, и

Для состязаний быстролетных на том белеющем холму вчера был скат на сваях плотных сколочен.

Как жадно, затая дыханье, склоня колена и плеча, напьюсь я хладного сверканья из придорожного

Сложим крылья наших видений. Ночь. Друг на друга дома углами валятся. Перешиблены тени. Фонарь

Простая песня, грусть простая, меж дальних веток блеск реки, жужжат так густо, пролетая, большие

Плясать на льду учился он у музы, у зимней Терпсихоры… Погляди: открытый лоб, и

Придавлен душною дремотой, я задыхался в черном сне. Как птица, вздрагивало что-то непостижимое во

Ища сокровищ позабытых и фараоновых мощей, ученый в тайниках разрытых набрел на груду кирпичей,

От счастия влюбленному не спится; стучат часы, купцу седому снится в червонном небе вычерченный

Склонясь над чашею прозрачной — над чашей озера жемчужной, три кипариса чудно-мрачно шумят в