Лицо классового врага

Среднее время чтения: 6 минут(ы)

I. Буржуй-нуво

Распознать буржуя —

просто

(знаем

ихнюю орду!):

толстый,

низенького роста

и с сигарою во рту.

Даже

самый молодой —

зуб вставляет

золотой.

Чу́дно стрижен,

гладко брит…

Омерзительнейший вид.

А из лы́синных целин

подымается —

цилиндр.

Их,

таких,

за днями дни —

раздраконивал

Дени.

А буржуй —

завел бородку

(зря соваться —

нет причин),

влез,

как все,

в косоворотку

и почти

неотличим.

Вид

под спе́ца,

худ с лица —

не узнаешь подлеца.

Он вшой

копошится

на вашем теле,

никак

не лезет

в тузы,

гнездится

под вывеской

разных артелей,

дутых,

как мыльный пузырь.

Зал

парадных

не любит он,

по задворкам

ищите хвата.

Где-то он

закупает лен,

где-то

хлеб

у нас

перехватывает.

Он лавку

украсит

сотнею ваз…

Куда

государственным органам!

В такую

любезность

обсахарит вас,

что вы

прослезитесь растроганно.

Не сам

штурмует,

тих да хитёр,

сначала

движется

парламентёр:

он шлет

в канцелярский за́мок

своих

расфуфыренных самок.

Бывает,

раскиснет партиец иной:

— И мне бы

влюбиться

в звезду из кино! —

мечтает,

ничем не замаран…

А частник

встает

за его спиной,

как демон

сзади Тамары.

«Не угодно ли взаймы?

Что вы?

Ах!

Сочтемся мы!..»

И идет

заказ

на сии дрова

в артель

гражданина Сидорова.

Больше,

Сидоров,

подноси

даров!

И буржуй,

от чувства великого,

из уральского камня,

с ласкою,

им

чернильницу с бюстом Рыкова

преподнес

в годовщину февральскую.

Он купил

у дворника брюки

(прозодежда

для фининспектора), —

а в театре

сияют руки

всей игрой

бриллиантного спектра.

У него

обеспечены рублики —

всем достояньем республики.

Миллионом набит карман его,

а не прежним

советским «лимоном».

Он мечтает

узреть Романова…

Не Второго —

а Пантелеймо́на.

На ложу

в окно

театральных касс

тыкая

ногтем лаковым,

он

дает

социальный заказ

на «Дни Турбиных» —

Булгаковым.

Хотя

буржуй

и лицо перекрасил

и пузо не выглядит грузно —

он волк,

он враг

рабочего класса,

он должен быть

понят

и узнан.

Там,

где речь

о личной выгоде,

у него

глаза навыкате.

Там,

где можно пролезть

для своих нажив,

там

его

глаза — ножи.

Не тешься,

товарищ,

мирными днями.

Сдавай

добродушие

в брак.

Товарищи,

помните:

между нами

орудует

классовый враг.

II. Новый кулак

Кулака увидеть —

просто —

посмотри

любой агит.

Вон кулак:

ужасно толстый,

и в гармошку сапоги.

Ходит —

важный,

воло̀сья —

припомажены.

Цепь лежит

тяжелым грузом

на жилетке

через пузо.

Первый пьяница

кулак.

Он гуляка из гуляк —

и целуется с попами,

рабселькорам на память.

Сам,

отбился от руки,

всё мастачат

батраки.

Сам,

прельщен оконным светом,

он,

елозя глазом резвым,

ночью

преда сельсовета

стережет

своим обрезом.

Кулака

чернят —

не так ли? —

все плакаты,

все спектакли.

Не похож

на кулачество

этот портрет.

Перекрасил кулак

и вид

и масть.

Кулаков

таких

почти и нет,

изменилась

кулачья видимость.

Сегодня

кулак

и пашет,

и сам

на тракторе

прет, коптя,

он лыко

сам

дерет по лесам —

чтоб лезть

в исполком

в лаптях.

Какой он кулак?!

Помилуй бог!

Его ль

кулаком назовем?

Он

первый

выплатил

свой налог

и первый

купил заем.

А зерно —

запрятано

чисто и опрятно.

Спекульнуть получше

на голодный случай.

У него

никакого батрачества,

крестьянин

лучшего качества.

На семейном положеньице, —

чтоб не было

зря

расходца,

каждый сын

весною женится,

а к зиме

опять расходится.

Пашут поле им

от семи до семи

батраков семнадцать

под видом семьи.

Попробуй

разобраться!

Иной

работник

еще незрел,

сидит

под портретом Рыкова,

а сам у себя

ковыряет в ноздре,

ленясь,

дремля

и покрикивая.

То ли дело —

кулак:

обхождение —

лак.

Все дворы

у него,

у черта,

учтены

корыстным учетом:

кто бедняк

и который богатый,

где овца,

где скот рогатый.

У него

на одной на сажени

семенные культуры рассажены.

Напоказ,

для начальства глазастого,

де —

с культурой веду хозяйство.

Но

попрежнему —

десятинами

от трехполья

веет сединами.

И до этого дня

наш советский бедняк

голосит

на работе

«Дубину»,

а новейший кулак

от культурнейших благ

приобрел

за машиной машину.

«Эх, железная,

пустим.

Деревенщина —

сама пойдет.

Заплатит, —

получим

и пустим».

Лицо приятное,

ласковый глаз,

улыбка

не сходит с губ.

Скостит

на копейку

задолженность с вас,

чтоб выпотрошить —

рупь.

Год, другой —

и вся округа

в кабалу

затянута туго.

Трут в поклонах

лбом о́нучи:

«Почет

Иван Пантелеймонычу».

Он добряк,

но дочь, комсомолку,

он в неделю

со света сживет.

«Где была?

Рассказывай толком!

Набивала

детьми

живот?»

Нет управы.

Размякло начальство

от его

угощения частого.

Не с обрезом

идет под ве́чер, —

притворясь,

что забыл о вражде,

с чаем

слушает

радиоречи —

уважаемых вождей.

Не с обрезом

идет

такой мужик.

Супротив милиции…

Где ж им?!

Но врагу своему

сегодня

гужи

он намажет

салом медвежьим.

И коняга,

страшась медведя,

разнесет

того, кто едет.

Собакой

сидит

на своем добре.

У ямы,

в кромешной темени,

зарыта

деньга

и хлеб, —

и обрез

зарыт

до поры до времени.

Кулак орудует,

нечего спать.

Будем крепче, чем кре́мни.

Никаким обрезом

обратно и вспять

не повернуть

советского времени.

Хотя

кулак

лицо перекрасил

и пузо

не выглядит грузно —

он враг

и крестьян,

и рабочего класса,

он должен быть

понят

и узнан.

Там,

где речь

о личной выгоде,

у него

глаза навыкате.

Там,

где брюхо

голодом пучит,

там

кулачьи

лапы паучьи.

Не тешься,

товарищ,

мирными днями,

сдавай

добродушие

в брак.

Товарищ,

помни:

между нами

орудует

классовый враг.

Рейтинг
( Пока оценок нет )