Баллада, в которой описывается

Среднее время чтения: 7 минут(ы)

Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на чёрном коне вдвоём и кто сидел впереди.

На кровле ворон дико прокричал —

‎Старушка слышит и бледнеет.

Понятно ей, что ворон тот сказал:

‎Слегла в постель, дрожит, хладеет.

И во́пит скорбно: «Где мой сын чернец?

‎Ему сказать мне слово дайте;

Увы! я гибну; близок мой конец;

‎Скорей, скорей! не опоздайте!»

И к матери идет чернец святой:

‎Ее услышать покаянье;

И тайные дары несет с собой,

‎Чтоб утолить ее страданье.

Но лишь пришел к одру с дарами он,

‎Старушка в трепете завыла;

Как смерти крик ее протяжный стон…

‎«Не приближайся! — возопила. —

Не подноси ко мне святых даров;

‎Уже не в пользу покаянье…»

Был страшен вид ее седых власов

‎И страшно груди колыханье.

Дары святые сын отнес назад

‎И к страждущей приходит снова;

Кругом бродил ее потухший взгляд;

‎Язык искал, немея, слова.

«Вся жизнь моя в грехах погребена,

‎Меня отвергнул искупитель;

Твоя ж душа молитвой спасена,

‎Ты будь души моей спаситель.

Здесь вместо дня была мне ночи мгла;

‎Я кровь младенцев проливала,

Власы невест в огне волшебном жгла

‎И кости мертвых похищала.

И казнь лукавый обольститель мой

‎Уж мне готовит в адской злобе;

И я, смутив чужих гробов покой,

‎В своем не успокоюсь гробе.

Ах! не забудь моих последних слов:

‎Мой труп, обвитый пеленою,

Мой гроб, мой черный гробовой покров

‎Ты окропи святой водою.

Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,

‎Семью окован обручами,

Во храм внесен, пред алтарем прибит

‎К помосту крепкими цепями.

И цепи окропи святой водой;

‎Чтобы священники собором

И день и ночь стояли надо мной

‎И пели панихиду хором;

Чтоб пятьдесят на крылосах дьячков

‎За ними в черных рясах пели;

Чтоб день и ночь свечи у образов

‎Из воску ярого горели;

Чтобы звучней во все колокола

‎С молитвой день и ночь звонили;

Чтоб заперта во храме дверь была;

‎Чтоб дьяконы пред ней кадили;

Чтоб крепок был запор церковных врат;

‎Чтобы с полуночного бденья

Он ни на миг с растворов не был снят

‎До солнечного восхожденья.

С обрядом тем молитеся три дня,

‎Три ночи сряду надо мною:

Чтоб не достиг губитель до меня,

‎Чтоб прах мой принят был землею».

И глас ее быть слышен перестал;

‎Померкши очи закатились;

Последний вздох в груди затрепетал;

‎Уста, охолодев, раскрылись.

И хладный труп, и саван гробовой,

‎И гроб под черной пеленою

Священники с приличною мольбой

‎Опрыскали святой водою.

Семь обручей на гроб положены;

‎Три цепи тяжкими винтами

Вонзились в гроб и с ним утверждены

‎В помост пред царскими дверями.

И вспрыснуты они святой водой;

‎И все священники в собранье:

Чтоб день и ночь душе на упокой

‎Свершать во храме поминанье.

Поют дьячки все в черных стихарях

‎Медлительными голосами;

Горят свечи́ надгробны в их руках,

‎Горят свечи́ пред образами.

Протяжный глас, и бледный лик певцов,

‎Печальный, страшный сумрак храма,

И тихий гроб, и длинный ряд попов

‎В тумане зыбком фимиама,

И горестный чернец пред алтарем,

‎Творящий до земли поклоны,

И в высоте дрожащим свеч огнем

‎Чуть озаренные иконы…

Ужасный вид! колокола звонят;

‎Уж час полуночного бденья…

И заперлись затворы тяжких врат

‎Перед начатием моленья.

И в перву ночь от свеч веселый блеск.

‎И вдруг… к полночи за вратами

Ужасный вой, ужасный шум и треск;

‎И слышалось: гремят цепями.

Железных врат запор, стуча, дрожит;

‎Звонят на колокольне звонче;

Молитву клир усерднее творит,

‎И пение поющих громче.

Гудят колокола, дьячки поют,

‎Попы молитвы вслух читают,

Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,

‎И свечи яркие пылают.

Запел петух… и, смолкнувши, бегут

‎Враги, не совершив ловитвы;

Смелей дьячки на крылосах поют,

‎Смелей попы творят молитвы.

В другую ночь от свеч темнее свет,

‎И слабо теплятся кадилы,

И гробовой у всех на лицах цвет,

‎Как будто встали из могилы.

И снова рев, и шум, и треск у врат;

‎Грызут замок, в затворы рвутся;

Как будто вихрь, как будто шумный град,

‎Как будто воды с гор несутся.

Пред алтарем чернец на землю пал,

‎Священники творят поклоны,

И дым от свеч туманных побежал,

‎И потемнели все иконы.

Сильнее стук — звучней колокола,

‎И трепетней поющих голос:

В крови их хлад, объемлет очи мгла,

‎Дрожат колена, дыбом волос.

Запел петух… и прочь враги бегут,

‎Опять не совершив ловитвы;

Смелей дьячки на крылосах поют,

‎Попы смелей творят молитвы.

На третью ночь свечи́ едва горят;

‎И дым густой, и запах серный;

Как ряд теней, попы во мгле стоят;

‎Чуть виден гроб во мраке черный.

И стук у врат: как будто океан

‎Под бурею ревет и воет,

Как будто степь песчаную оркан

‎Свистящими крылами роет.

И звонари от страха чуть звонят,

‎И руки им служить не вольны;

Час от часу страшнее гром у врат,

‎И звон слабее колокольный.

Дрожа, упал чернец пред алтарем;

‎Молиться силы нет; во прахе

Лежит, к земле приникнувши лицом;

‎Поднять глаза не смеет в страхе.

И певчих хор, досель согласный, стал

‎Нестройным криком от смятенья:

Им чудилось, что церковь зашатал

‎Как бы удар землетрясенья.

Вдруг затускнел огонь во всех свечах,

‎Погасли все и закурились;

И замер глас у певчих на устах,

‎Все трепетали, все крестились.

И раздалось… как будто оный глас,

‎Который грянет над гробами;

И храма дверь со стуком затряслась

‎И на пол рухнула с петлями.

И он предстал весь в пламени очам,

‎Свирепый, мрачный, разъяренный;

И вкруг него огромный божий храм

‎Казался печью раскаленной!

Едва сказал: «Исчезните!» цепям —

‎Они рассылались золою;

Едва рукой коснулся обручам —

‎Они истлели под рукою.

И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:

‎«Восстань, иди вослед владыке!»

И проступил от слов сих хладный нот

‎На мертвом, неподвижном лике.

И тихо труп со стоном тяжким встал,

‎Покорен страшному призванью;

И никогда здесь смертный не слыхал

‎Подобного тому стенанью.

И ко вратам пошла она с врагом…

‎Там зрелся конь чернее ночи.

Храпит и ржет и пышет он огнем,

‎И как пожар пылают очи.

И на коня с добычей прянул враг;

‎И труп завыл; и быстротечно

Конь полетел, взвивая дым и прах;

‎И слух об ней пропал навечно.

Никто не зрел, как с нею мчался он…

‎Лишь страшный след нашли на прахе;

Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон

‎Младенцы вздрагивали в страхе.

Рейтинг
( Пока оценок нет )