Новелла Матвеева

Кораблям в холодном море ломит кости белый пар, А лунный свет иллюминаторы прошиб. А

Нам завещал Спаситель «быть, как дети». Одно с тех пор нам удалось на свете:

Любви моей ты боялся зря — Не так я страшно люблю. Мне было довольно

Летняя ночь была Теплая, как зола… Так, незаметным шагом, до окраин я дошла. Эти

Кольца на пне — Как на воде круги, Словно кто нырнул И в волны

Два ручейка в ущелье — Шелли и Мери Шелли,- Вырыв ущелье шире, Вырваться мы

Жирафы взбрыкивают вбок. Ногами вскидывают яро. Но шея их длиннее ног И сверху не

Есть вопиющий быт, есть вещие примеры, При всей их важности не лезущие в стих.

Раскаленного перца стручок, Щедрой почвы ликующий крик, Ты, я наверное, землю прожег, Из которой

Художник, незнакомый с поощреньем, А знаешь ли? В тени пожить не грех: Не ослепляясь

Кисть художника везде находит тропы. И, к соблазну полисменов постовых, Неизвестные художники Европы Пишут

Ах, как долго, долго едем! Как трудна в горах дорога! Чуть видны вдали хребты

Когда всё равно опаздываю И жить не могу быстрее, Беспечность Бывает опасною, Как песня

Когда Вселенная открывает нам добровольно Явления, о которых скептик твердил: «Крамольно!», При чём тут

Я истинного, иссиня-седого Не испытала моря. Не пришлось. Мне только самый край его подола

Из цикла «Прочтение ролей» С глубокой раной века Возрождения Лежит на яркой площади, в

Набрела на правильную строчку (Как бывало иногда) Но дала ей — в записи —

Снег выпал, Грязь выпил, Грязь выпила снег… Не близок ночлег, Но близок рассвет… Сегодня

Говорят: «Народный юмор груб. Грубостью простому сердцу люб». Что вы! Юмор грубый чересчур —

Смотри! Полосатая кошка На тумбе сидит, как матрёшка! Но спрыгнет – и ходит, как

Вот солнце: пламенно, бессмертно, бесконечно. Дарует людям жизнь. Рассеивает мрак. А вот луна: взаймы

Из дальних стран пришёл бродяга нищий И всё бродил по улицам Мадрида. Но не

Подсолнух, собственно, неисчерпаем, Как прочий мир. Порукой в том роенье Пчел, чуящих крыла прозрачным

Когда одна я, совсем одна, И вечер свеж после жарких дней, И так высоко

Суди меня весь мир! Но фавна темный смех Мне больше нестерпим! Довольно я молчала!

Как прекрасны старые корабли! Будто жарким днем, в холодке квартир, Кружевницы гентские их плели,

Набегают волны синие. Зелёные? Нет, синие. Как хамелеонов миллионы, Цвет меняя на ветру. Ласково

Кухарка вышла замуж за компот, Взял гусеницу в жены огородник, Грядущий день влюбился в

Вы — Утешитель. Вы — как патер Браун. Дыханье Ваше в Вышних Бога славит.

Так свежий островок безвредно средь зыбей Цветет на влажной их пустыне Лермонтов I Окно

Величие мы часто видим в том, Чтоб, ни греха не чуя, ни вины, Напасть

Весной, весной, Среди первых подслеженных, С поличным пойманных за рукав, Уже вывертывается подснежник Из

Восток, прошедший чрез воображенье Европы,— не Восток, а та страна, Где зной сошел, как

Вы думали, что я не знала, Как вы мне чужды, Когда, склоняясь, подбирала Обломки

Я, говорит, не воин, Я, говорит, раздвоен, Я, говорит, расстроен, Расчетверен, Распят! Ты, говорю,

И опять она сидит посреди Караванного большого пути. А вокруг нее — следы, Следы,

Хороводы вакханок в экстазе, Фавна к нимфе копытца несут… Хорошо, как рисунок на вазе,

Пусть Живопись нас приютит, Мои терзанья прекратит. Единственная, кто дала Не знать мне и