Михаил Зенкевич

Золотые реснички сквозят в бирюзу, Девочке в капоре алом нянька, Слышу я, шамкает: «Леночка,

О, прости, о прости меня моя Беатриче Без твоего светоносного тела впереди Я обуздывал

Еще вдали под первою звездою Звенело небо гоготом гусей, Когда с обрыва, будто пред

Хоть отроческих снов грехи Средь терпких ласк ей не рассказаны, Но с женщиной тайно

Жарким криком почуяв средь сна, Что подходит волна огневая, Петухи встрепенулись, срывая Саван ночи

Земля лучилась, отражая Поблекшим жнивом блеск луны. Вы были лунная, чужая И над собою

За золотою гробовою крышкой Я шел и вспоминал о нем в тоске — Был

Ночь такая, как будто на лодке Золотистым сияньем весла Одесситка, южанка в пилотке, К

Вы помните?.. девочка, кусочки сала Нанизавши на нитку, зимою в саду На ветки сирени

С черным караваем, с полотенцем белым, С хрустальной солонкой На серебряном подносе Тебя встречаем:

Вот она, Татарская Россия, Сверху — коммунизм, чуть поскобли… Скулы-желваки, глаза косые, Ширь исколесованной

Видел я, как от напрягшейся крови Яростно вскинув трясущийся пах, Звякнув железом, заросшим в

Я вновь верхом в пространствах, взрытых Плугами солнцу и ветрам, И слышу предзакатный гам

В поднебесье твоего безбурного лица Не я ль на скаку, встряхнув рукавицей, Позволил каменной

Голубых глубин громовая игра, Мая серебряный зык. Лазурные зурны грозы. Солнце, Гелиос, Ра, Даждь

Пускай рога трубят по логу И улюлюканье в лесу, Как зверь, в родимую берлогу

В купоросно-медной тверди, В дымном мареве полей Гнутся высохшие жерди У скрипучих журавлей. И

В качалке пред огнем сейчас сидела, Блистая дерзостнее и смуглей, И вместе с солнцем

Дрожа от взнузданного пыла, В лицо швыряя мне землей, Вся в мыльном серебре кобыла

Топит золото, топит на две зари Полуночное солнце, а за фабричной заставой И за

Уж солнце маревом не мает, Но и луны прохладный блеск Среди хлебов не унимает

I Ни одной звезды. Бледнея и тая, Угасает месяц уже в агонии. Провозвестница счастья,

Эй, други, нынче в оба Смотрите до зари: Некрашеных три гроба Недаром припасли, Помучайтесь

Тягостны бескрасные дни. Для мужчины — охотника и воина Сладостна искони Не стервятина, а

Ты для меня давно мертва И перетлела в призрак рая, Так почему ж свои

Твой сон передрассветный сладок, И дразнит дерзкого меня Намеками прозрачных складок Чуть дышащая простыня.

На взмыленном донце, смиряя горячий Разбег раззадоренных, зарвавшихся свор, Из покрасневшего осинника в щетинистый

Толпу поклонников, как волны, раздвигая, Вы шли в величье красоты своей, Как шествует в

Я помню, как девушка и тигр шаги На арене сближали и, зарницы безмолвнее, В

Весь день звенит в ушах пронзительный (как скрежет Гвоздей иль грифелей, водимых по стеклу),

Дыханье мощное в жерло трубы лилось, Как будто медное влагалище взывало, Иссохнув и изныв.

После скорости молнии в недвижном покое Он лежал в воронке в обломках мотора,- Человеческого

Железносонный, обвитый Спектрами пляшущих молний, Полярною ночью безмолвней Обгладывает тундры Океан Ледовитый. И сквозь

С коих-то пор, Тысячетелетья, почай что, два, Выкорчевал темь лесную топор, Под сохой поникала

Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах, В напряжённости всех морщин Затаился у матери

Пять материков, пять океанов Дано моей матери, и я пятью Лучезарными зеркалами в душу

Утомилось ли солнце от дневных величий, Уронило ль голову под гильотинный косырь,- Держава расплавленная

Уже подростки выбегли для встречи К околице на щелканье вдали. Переливается поток овечий С

За нивами настиг урон Леса. Обуглился и сорван Лист золотой. Какая прорва На небе

Средь нечистот голодная грызня Собак паршивых. В сутолке базара, Под пыльной, душною чадрою дня,

Залита красным земля. От золота не видно ни зги И в пламени тьмы мировой

Подсолнух поздний догорал в полях, И, вкрапленный в сапфировых глубинах, На легком зное нежился

Под соснами в вереске лиловом Сыпучие бугры. И солнца вечером в дыму багровом Угарные

Вздохнет от пышной тяжести весь дом, Опять простой и милой станет зала, Где в

Под мясной багряницей душой тоскую, Под обухом с быками на бойнях шалею, Но вижу

I Котомкою стянуты плечи, Но сердцу и груди легко. И солон сыр горный, овечий,

Мне страшен летний Петербург. Возможен Здесь всякий бред, и дух так одинок, И на

Чад в мозгу, и в легких никотин — И туман пополз… О, как тяжел

Небо, словно чье-то вымя, В трещины земли сухой Свой полуденный удой Льет струями огневыми.

Пришел солдат домой с войны, Глядит: в печи огонь горит, Стол чистой скатертью накрыт,

По залу бальному она прошла, Метеоритным блеском пламенея. Казалась так ничтожна и пошла Толпа