Борис Рыжий

Жизнь — суть поэзия, а смерть — сплошная проза. …Предельно траурна братва у труповоза.

Живу во сне, а наяву сижу-дремлю. И тех, с которыми живу, я не люблю.

Зелёный змий мне преградил дорогу к таким непоборимым высотам, что я твержу порою: слава

Завидуешь мне, зависть — это дурно, а между тем есть чему позавидовать, мальчик, на

За стеной — дребезжанье гитары, льется песнь, подпевают певцу захмелевшие здорово пары — да

За Обвою — Кама, за Камою — Волга — по небу и горю дорога

Я зеркало протру рукой и за спиной увижу осень. И беспокоен мой покой, и

Я вышел из кино, а снег уже лежит, и бородач стоит с фанерною лопатой,

Я усну и вновь тебя увижу девочкою в клетчатом пальто. Не стесняясь, подойду поближе

Я улыбнусь, махну рукой подобно Юрию Гагарину, со лба похмельную испарину сотру и двину

Я тебе привезу из Голландии Legо, мы возьмем и построим из Legо дворец. Можно

Я работал на драге в поселке Кытлым, о чем позже скажу в изумительной прозе,

Я пройду, как по Дублину Джойс, сквозь косые дожди проливные приблатненного города, сквозь все

Я помню всё, хоть многое забыл, — разболтанную школьную ватагу. Мы к Первомаю замутили

Я подарил тебе на счастье во имя света и любви запас ненастья в моей

Я по снам по твоим не ходил и в толпе не казался, не мерещился

Я по листьям сухим не бродил с сыном за руку, за облаками, обретая покой,

Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей и обеими руками обнимал моих друзей

Вы, Нина, думаете, вы нужны мне, что вы, я, увы, люблю прелестницу Ирину, а

Оркестр играет на трубе. И ты идёшь почти вслепую от пункта А до пункта

Восьмидесятые, усатые, хвостатые и полосатые. Трамваи дребезжат бесплатные. Летят снежинки аккуратные. Фигово жили, словно

Включили новое кино, и началась иная пьянка. Но все равно, но все равно то

Вдруг вспомнятся восьмидесятые с толпою у кинотеатра «Заря», ребята волосатые и оттепель в начале

В те баснословные года нам пиво воздух заменяло, оно, как воздух, исчезало, но появлялось

В сырой наркологической тюрьме, куда меня за клюки упекли, мимо ребят, столпившихся во тьме,

В Свердловске живущий, но русскоязычный поэт, четвёртый день пьющий, сидит и глядит на рассвет.

В России расстаются навсегда. В России друг от друга города столь далеки, что вздрагиваю

В полдень проснёшься, откроешь окно — двадцать девятое светлое мая: господи, в воздухе пыль

У памяти на самой кромке и на единственной ноге стоит в ворованной дубленке Василий

…и при слове «грядущее» из русского языка выбегают… И. Бродский Трижды убил в стихах

Только справа соседа закроют, откинется слева: если кто обижает, скажи, мы соседи, сопляк. А

Так я понял: ты дочь моя, а не мать, только надо крепче тебя обнять

Так сказать, надо факты связать — выпивали в тоске и печали. Слезы, помнится, мне

Так гранит покрывается наледью, и стоят на земле холода, — этот город, покрывшийся памятью,

Стань девочкою прежней с белым бантом, я — школьником, рифмуясь с музыкантом, в тебя

Снег за окном торжественный и гладкий, пушистый, тихий. Поужинав, на лестничной площадке курили психи.

Сколько можно, старик, умиляться острожной балалаечной нотой с железнодорожной? Нагловатая трусость в глазах татарвы.

Сесть на корточки возле двери в коридоре и башку обхватить: выход или не выход

Пани-горе, тук-тук, это Ваш давний друг, пан Борис на пороге от рубахи до брюк,

С трудом закончив вуз технический, В НИИ каком-нибудь служить. Мелькать в печати перьодической, Но

С плоской «Примой» в зубах: кому в бровь, кому в пах, сквозь сиянье вгоняя

С антресолей достану «ТТ», покручу-поверчу — я ещё поживу и т.д., а пока не

Рейн Евгений Борисыч уходит в ночь, в белом плаще английском уходит прочь. В черную

Витюра раскурил окурок хмуро. Завёрнута в бумагу арматура. Сегодня ночью (выплюнул окурок) мы месим

Изрядная река вплыла в окно вагона. Щекою прислонясь к вагонному окну, я думал, как

Прошел запой, а мир не изменился. Пришла музыка, кончились слова. Один мотив с другим

Приобретут всеевропейский лоск Слова трансазиатского поэта, Я позабуду сказочный Свердловск И школьный двор в

Прежде чем на тракторе разбиться, застрелиться, утонуть в реке, приходил лесник опохмелиться, приносил мне

Помнишь дождь на улице Титова, что прошел немного погодя после слёз и сказанного слова?

Померкли очи голубые, Погасли черные глаза — Стареют школьницы былые, Беседки, парки, небеса. Исчезли

Погадай мне, цыганка, на медный грош, растолкуй, отчего умру. Отвечает цыганка, мол, ты умрешь,