Москва в декабре

Среднее время чтения: 4 минут(ы)

Снится городу:

Bсе,

Чем кишит,

Исключая шпионства,

Озаренная даль,

Как на сыплющееся пшено,

Из окрестностей пресни

Летит

На трехгорное солнце,

И купается в просе,

И просится

На полотно.

Солнце смотрит в бинокль

И прислушивается

К орудьям,

Круглый день на закате

И круглые дни на виду.

Прудовая заря

Достигает

До пояса людям,

И не выше грудей

Баррикадные рампы во льду.

Беззаботные толпы

Снуют,

Как бульварные крали.

Сутки,

Круглые сутки

Работают

Поршни гульбы.

Ходят гибели ради

Глядеть пролетарского граля,

Шутят жизнью,

Смеются,

Шатают и валят столбы.

Вот отдельные сцены.

Аквариум.

Митинг.

О чем бы

Ни кричали внутри,

За сигарой сигару куря,

В вестибюле дуреет

Дружинник

С фитильною бомбой.

Трут во рту.

Он сосет эту дрянь,

Как запал фонаря.

И в чаду, за стеклом

Видит он:

Тротуар обезродел.

И еще видит он:

Расскакавшись

На снежном кругу,

Как с летящих ветвей,

Со стремян

И прямящихся седел,

Спешась, градом,

Как яблоки,

Прыгают

Куртки драгун.

На десятой сигаре,

Тряхнув театральною дверью,

Побледневший курильщик

Выходит

На воздух,

Во тьму.

Хорошо б отдышаться!

Бабах…

И — как лошади прерий —

Табуном,

Врассыпную —

И сразу легчает ему.

Шашки.

Бабьи платки.

Бакенбарды и морды вогулок.

Густо бредят костры.

Ну и кашу мороз заварил!

Гулко ухает в фидлерцев

Пушкой

Машков переулок.

Полтораста борцов

Против тьмы без числа и мерил.

После этого

Город

Пустеет дней на десять кряду.

Исчезает полиция.

Снег неисслежен и цел.

Кривизну мостовой

Выпрямляет

Прицел с баррикады.

Bымирает ходок

И редчает, как зубр, офицер.

Bсюду груды вагонов,

Завещанных конною тягой.

Электрический ток

Только с год

Протянул провода.

Но и этот, поныне

Судящийся с далью сутяга,

Для борьбы

Всю как есть

Отдает свою сеть без суда.

Десять дней, как палят

По миусским конюшням

Бутырки.

Здесь сжились с трескотней,

И в четверг,

Как смолкает пальба,

Взоры всех

Устремляются

Кверху,

Как к куполу цирка:

Небо в слухах,

В трапециях сети,

В трамвайных столбах.

Их — что туч.

Все черно.

Говорят о конце обороны.

Обыватель устал.

Неминуемо будет праветь.

“Мин и Риман”, —

Гремят

На заре

Переметы перрона,

И семеновский полк

Переводят на брестскую ветвь.

Значит, крышка?

Шабаш?

Это после боев, караулов

Ночью, стужей трескучей,

С винчестерами, вшестером?..

Перед ними бежал

И подошвы лизал

Переулок.

Рядом сад холодел,

Шелестя ледяным серебром.

Но пора и сбираться.

Смеркается.

Крепнет осада.

В обручах канонады

Сараи, как кольца, горят.

Как воронье гнездо,

Под деревья горящего сада

Сносит крышу со склада,

Кружась,

Бесноватый снаряд.

Понесло дураков!

Это надо ведь выдумать:

В баню!

Переждать бы смекнули.

Добро, коли баня цела.

Сунься за дверь — содом.

Небо гонится с визгом кабаньим

За сдуревшей землей.

Топот, ад, голошенье котла.

В свете зарева

Наспех

У прохорова на кухне

Двое бороды бреют.

Но делу бритьем не помочь.

Точно мыло под кистью,

Пожар

Наплывает и пухнет.

Как от искры,

Пылает

От имени Минова ночь.

Bсе забилось в подвалы.

Крепиться нет сил.

По заводам

Темный ропот растет.

Белый флаг набивают на жердь.

Кто ж пойдет к кровопийце?

Известно кому, — коноводам!

Топот, взвизги кабаньи, —

На улице верная смерть.

Ад дымит позади.

Пуль не слышно.

Лишь вьюги порханье

Бороздит тишину.

Даже жутко без зарев и пуль.

Но дымится шоссе,

И из вихря —

Казаки верхами.

Стой!

Расспросы и обыск,

И вдаль улетает патруль.

Было утро.

Простор

Открывался бежавшим героям.

Пресня стлалась пластом,

И, как смятый грозой березняк,

Роем бабьих платков

Мыла

Выступы конного строя

И сдавала

Смирителям

Браунинги на простынях.

Рейтинг
( Пока оценок нет )