Анатолий Жигулин

Ржавые елки На старом кургане стоят. Это винтовки Когда-то погибших солдат. Ласточки кружат И

Земля необычная здесь, В Подмосковье. Над бурым суглинком Туман невесом… И вдруг осенило Забытой

Соловецкая чайка Всегда голодна. Замирает над пеною Жалобный крик. И свинцовая Горькая катит волна

Я часто слушал утром росным, Когда долины спят во мгле, Как шумно с ветром

Тайга за рекой пылала, От сопок тянуло гарью. Большущее медное солнце Жевало последний снег.

Трудная тема, А надо писать. Я не могу Эту тему бросать. Трудная тема —

Ты о чем звенишь, овес, На вечернем тихом поле? От твоих зеленых слез Сердце

Утиные Дворики — это деревня. Одиннадцать мокрых соломенных крыш. Утиные Дворики — это деревья,

В округе бродит холод синий И жмется к дымному костру. И куст серебряной полыни

Воронеж!.. Родина. Любовь. Все это здесь соединилось. В мой краткий век, Что так суров,

Полынный берег, мостик шаткий. Песок холодный и сухой. И вьются ласточки-касатки Над покосившейся стрехой.

Вот и снова мне осень нужна, Красных листьев скупое веселье, Словно добрая стопка вина

Понимаю понемногу: В жизни вовсе нет чудес, Вижу дальнюю дорогу, Белый дым и черный

Вот и жизнь пошла на убыль, Словно солнце на закат. И серебряные трубы В

Пожелтели, облетели кроны. Стихло море в редких кораблях. Чайки, словно белые вороны, Кормятся на

Вспоминаются черные дни. Вспоминаются белые ночи. И дорога в те дали — короче, Удивительно

Дабы пресечь татарских орд свирепость, Святую Русь от нехристей сберечь, Царь повелел Рубить на

Я был назначен бригадиром. А бригадир — и царь, и бог. Я не был

Приход зимы в краю суровом Я вижу ясно и сейчас: Холодный ветер с диким

Я сыну купил заводную машину. Я в детстве когда-то мечтал о такой. Проверил колеса,

В ночную смену на Шайтане, Где черный камень льдом покрыт, Из горной штольни мы

Забытый случай, дальний-дальний, Мерцает в прошлом, как свеча… В холодном БУРе на Центральном Мы

     Е. М. Раевской      В. Ф. Жигулину Дорогие родители! Мать и

Здравствуй, лоза у оврага, Домик и милая ель! Радостно лает дворняга, Милый, приветливый зверь.

Я поеду один К тем заснеженным скалам, Где когда-то давно Под конвоем ходил. Я

О, Родина! В неярком блеске Я взором трепетным ловлю Твои просёлки, перелески — Всё,

Ничего в нем вроде хорошего, Просто так, большое село. Облака плывут — мимо Коршева,

Обложили, как волка, флажками, И загнали в холодный овраг. И зари желтоватое пламя Отразилось

В оцеплении, не смолкая, Целый день стучат топоры. А у нас работа другая: Мы

Александру Твардовскому Осень, опять начинается осень. Листья плывут, чуть касаясь воды. И за деревней

Летели гуси за Усть-Омчуг на индигирские луга, и всё отчётливей и громче дышала сонная

В серый дом Моего вызывали отца. И гудели слова Тяжелее свинца. И давился от

Привезу тебе лисенка, До апреля подожди. Отвяжу с мешка тесемку: — Ну-ка, рыжий выходи!

Я полностью реабилитирован. Имею раны и справки. Две пули в меня попали На дальней

Осинники да черные стога. Забор нависшей над обрывом дачи. Да синим льдом обмерзли берега.

Марта, Марта! Весеннее имя. Золотые сережки берез. Сопки стали совсем голубыми. Сушит землю последний

Перепелка над пшеничным полем И вечерний предзакатный лес. Словно звон далеких колоколен Тихо разливается

Раз под осень в глухой долине, Где шумит Колыма-река, На склоненной к воде лесине

Сгорели в памяти дотла Костры сибирской лесосеки. Но в тайниках ее навеки Осталась теплая

Подъемный кран раскачивает ветер — Как будто не Москва, А Колыма Явилась мне сегодня

Булату Окуджаве Черный ворон, белый снег. Наша русская картина. И горит в снегу рябина

Мелкий кустарник,— Сырая осина, Синие ветки В лесной полосе. Тонкая, легкая Сладость бензина После

Сползла машина с перевала. И в падях, Что всегда пусты, Нас будто всех околдовало

Один и тот же незабытый Я вижу полдень вдалеке: Бегу босой по теплым плитам

Мне помнится Рудник Бутугычаг И горе У товарищей в очах. Скупая радость, Щедрая беда

О, замри, мое сердце! Застынь, Слышишь, Ветер качает полынь?.. Занимается свет. Умирает роса. И

Что говорить. Конечно, это плохо, Что жить пришлось от воли далеко. А где-то рядом

Мой бедный мозг, мой хрупкий разум, Как много ты всего хранишь! И все больнее

Голубеет осеннее поле, И чернеет ветла за рекой. Не уйти от навязчивой боли Даже

Здесь нет теперь и знака никакого, А был острог на этом месте встарь… Быть

Гулко эхо от ранних шагов. Треск мороза — как стук карабина. И сквозь белую