В майский вечер, пронзительно дымный,
Всех побегов герой, всех погонь,
Как он мчал, бесноватый и дивный,
С золотыми копытами конь!
И металась могучая грива,
На ветру языками огня,
И звенела цыганская гривна,
Заплетенная в гриву коня.
Воплощенье веселого гнева,
Не крещенный позорным кнутом,
Как он мчал — все налево, налево…
И скрывался из виду потом.
Он, бывало, нам снился ночами,
Как живой — от копыт до седла.
Впрочем, все это было в начале,
А начало прекрасно всегда.
Но приходит с годами прозренье,
И томит наши души оно,
Словно горькое, трезвое зелье
Подливает в хмельное вино.
Постарели мы и полысели,
И погашен волшебный огонь.
Лишь кружит на своей карусели
Сам себе опостылевший конь!
Ни печали не зная, ни гнева,
По-собачьи виляя хвостом,
Он кружит все налево, налево,
И направо, направо потом.
И унылый смочок-бедолага,
Медяками в кармане звеня,
Карусельщик — майор из ГУЛАГа,
Знай, гоняет по кругу коня!
В круглый мир, намалеванный кругло,
Круглый вход охраняет конвой…
И топочет дурацкая кукла,
И кружит деревянная кукла,
Притворяясь живой.