Замучили меня все эти учителя, уроки, двойки, домашние задания… Просто сил уже нет! Одноклассники тоже просто невозможными стали: Буров дерётся, Кармашкин обзывается, Смирнова списывать не даёт. Хоть ложись да помирай.
А тут на выходных прочёл в одной книжке, что есть такие специальные люди на востоке. Они сидят-сидят, молчат-молчат, а потом – бац! Просветление у них наступает. И им тогда уже всё равно. На них обзываются – а им хоть бы хны. Бьют – а им не больно. Списывать им не дают – ну и не надо. Потому что просветлённые они. У них и так всё всегда хорошо.
И я тогда подумал: а что, если мне так попробовать? Сесть вот так и молчать. Молчать, молчать, молчать… Ждать, ждать, ждать… Это еще по другому называется – медитация. Ну вот. Вдруг у меня – бац! – и тоже просветление наступит? Глядишь, хорошо учиться начну. А если даже плохо – какая разница? Мне же всё равно будет. Я ж просветлённый стану. А главное – и люди вокруг меня меняться начнут. Потому что когда человек просветлён – по нему это видно, и с ним связываться не хотят. Примерно так в книжке было написано.
В общем, пришёл я в понедельник в школу, сел за парту и молчу. Минуту молчу, две молчу… Вроде пока всё нормально. Чувствую даже, что-то во мне происходить начинает… Какое-то шевеление… А тут, как назло, Кармашкин:
— Привет, дурачина!
Хотел я ему ответить в том смысле, что – сам такой. Но сдержался. Он тогда:
— Чего молчишь? Язык вместе с мозгами проглотил, что ли?
Я молчу.
— Эй ты, великий мыслитель, — говорит Кармашкин. – Скажи чего-нибудь.
Я не выдержал и крикнул:
— Не мешай!
— А чем я тебе мешаю? – удивляется Кармашкин. – Ты ж ничего не делаешь. Сидишь-молчишь. Лучше бы правило повторял, сейчас урок начнется, опять тебе пару влепят!
— Глупый ты человек, Кармашкин, — говорю я. – Неужели не видишь: я пытаюсь достичь просветления!
— Чего ты пытаешься достичь??? – вытаращился Кармашкин.
— Просветления, — говорю. – Поэтому и молчу.
— Как же ты молчишь, когда ты разговариваешь? – недоумевает Кармашкин.
— Потому и разговариваю, что ты мне мешаешь! – огрызаюсь я. – Отойди от греха подальше, не видишь – метидирую!
— Меди… чего????? – кричит Кармашкин.
Тут наконец звонок на урок прозвенел.
Начался урок. Проверил Лев Семёнович у нас домашнее задание, стал правило спрашивать. И, как назло, меня вызвал.
— Ну-ка, Мурыгин, расскажи нам про правописание гласных в приставках…
А я молчу. Медитирую.
— Молчишь? – огорчается Лев Семёнович. – Не знаешь?
— Я не потому молчу, Лев Семёнович, что не знаю, — говорю я. – А потому молчу, что мне надо в молчании пребывать. А то просветление не наступит.
Все как засмеются, кроме Льва Семёновича.
А он серьезно так спрашивает:
— Если уж ты всё равно заговорил, может, правило расскажешь?
Я вздохнул и отвечаю:
— Не могу… Не выучил я…
— Ну, тогда молчи дальше, — вздыхает в ответ Лев Семёнович. – Двойка тебе, Будда ты наш.
Тут я понял, что молчание – всё-таки золото.
На перемене подходит ко мне Буров и говорит:
— Слушай, ты вот прямо так молчишь и молчишь? И молчать будешь?
А если я тебе в лоб забубеню – всё равно не пикнешь?
Я молчу, ничего не говорю. Потому что просветление – штука такая. Надо терпеть, даже если в лоб грозят забубенить.
Ну, Буров постоял-постоял, затылок почесал, рукой махнул и… отошёл! Вот оно как бывает! Начинает, значит, потихоньку просветление работать! Вот уже и люди вокруг меняться начинают!
Потом, правда, вернулся Буров, забубенил мне таки в лоб. А я ему в ответ по уху. Потому что просветление просветлением, а нечего!
А на следующем уроке, на математике то есть, сама Смирнова меня вдруг спрашивает:
— Леня, может, тебе списать дать? Ты домашнее задание-то сделал?
А я молчу. Медитирую.
А Смирнова опять:
— Ну Лёнечка… Ну может спишешь?
Я, конечно, очень удивился, но виду не подал и отвечаю:
— Если ты, Смирнова, хочешь меня на разговор вызвать, то зря это всё, зря. Молчал, молчу и буду молчать!
А Смирнова отвечает:
— Ну, раз уж ты чуть-чуть заговорил, может, заодно спишешь у меня домашку? Чего уж там… Ты же теперь… совсем тово…
И жалостливо так на меня поглядывает, тетрадь свою протягивая…
Вот оно как! Работает просветление, работает! Меняются люди вокруг, меняются!
Правда, никакого домашнего задания в ее тетрадке не оказалось, а оказался мой дурацкий портрет и надпись под ним: «Лёнька-кретин». Но это неважно. Главное – раньше бы Смирнова в жизни мне тетрадь свою не отдала, а теперь… Теперь совсем другое дело!
В общем, решил: с этого момента буду молчать. Молчать, чего бы оно не стоило! И на всех уроках молчал как мог, ещё две двойки из-за этого получил. Но нам, будущим просветленным, надо быть готовым к лишениям и страданиям, так в книжке было написано. Одну двойку по музыке схлопотал, потому что мы репетировали к Новому году песню про снежинку, а я только рот открывал. Вроде бы открывал как положено, но Ирина Евгеньевна, учительница по музыке, всё равно что-то заподозрила, вежливо попросила всех: «А ну заткнитесь!» и говорит:
— Пусть Лёня Мурыгин споёт один. Кажется, он надо мной издевается.
А как я спою, если мне молчать надо?
В результате – двойка. Да ещё и запись в дневнике: «Изображал рыбу карпа на уроке музыки». Главное – почему именно карпа? Может, я щуку изображал.
А на физкультуре вообще обидно получилось.
Встали мы в строй, началась перекличка, и Андрей Ефимыч, физкультурник наш, конечно, дошёл до моей фамилии.
— Мурыгин! – кричит.
А я молчу.
— Что, Мурыгин отсутствует? – спрашивает Андрей Ефимыч.
Я аж зубами скриплю, но – молчу.
— Значит, двойка Мурыгину за пропуск урока! – говорит физкультурник.
Но тут Кармашкин за меня заступился:
— Андрей Ефимыч, — говорит, — Лёня здесь. Вон он стоит. Только он говорить не может.
— А что так? – спрашивает Андрей Ефимыч. – Горло, что ли, у него больное?
— Нет, — отвечает Кармашкин, — у него, Андрей Ефимыч, головушка больная…
Все как захохочут. Дураки. Ничего не понимают в просветлении. В результате двойка и запись в дневнике: «Не откликался на имя». Будто я собачка какая, а не будущий просветлённый!
Да и через козла я неудачно прыгнул. Потому что разве можно во время медитации через козла прыгать? Это прямо насмешка над востоком! Во время медитации надо расслабленным быть. А когда через козла прыгаешь – группироваться надо. Андрей Ефимыч рядом с козлом стоял, страховал нас на случай неудачного прыжка. Кармашкин прыгнул, Смирнова прыгнула, даже Буров прыгнул, ну, и все остальные… А я не прыгнул. Ну, то есть, прыгнул, но не так, как надо. Не через козла. А просто врезался в Андрея Ефимыча, он упал, а я через него перекатился.
Андрей Ефимыч встал, кряхтя, и спрашивает ехидно:
— Мурыгин, через кого же ты прыгнул?
Я и говорю задумчиво:
— Через козла…
Андрей Ефимыч обиделся и хотел еще одну двойку мне влепить, но тут, к счастью, Буров отвинтил от шведской стенки перекладину и стал с ней гоняться за Кармашкиным с криком: «Я ниндзя!». И Андрей Ефимыч на них отвлёкся. Побежал за ними и споткнулся об козла, и снова упал… В общем, не до меня потом стало.
А я снова замолчал. Теперь уж до конца занятий.
Вечером пришёл я домой, мама спрашивает:
— Как дела в школе? Чего получил?
Ну, думаю, опять разговаривать придётся. А я уже так молчать привык! Да и не очень хочется про три двойки рассказывать…Молча подал маме дневник и ушёл в свою комнату медитировать от греха подальше.
Теперь – что же получается? Из-за двоек мне телефон мобильный на Новый год не подарят!!! В лучшем случае – на день рожденья, если исправлюсь. А день рожденья у меня аж в ноябре!
Может, ну его, это просветление? Или нет? Прямо не знаю! Надо помолчать, помедитировать, глядишь, что и решится…