Вот сидит он на циновке,
Выстлавшей вигвам,
Как живой, посажен ловко,
Величав и прям.
Но кулак уж не сожмется,
На устах — замок.
К горним духам не взовьется
Трубочный дымок.
Где, скажите, взор соколий,
Что, на след напав,
Не терял его в раздолье,
В колыханье трав.
Ноги скрещены покорно —
Не пуститься в бег
С быстротой косули горной
Сквозь буран и снег.
Жизнь ушла из этих вяло
Свесившихся рук,
Не согнуть уж, как бывало,
Им упругий лук.
Он ушел для лучшей доли
В край бесснежный тот,
Где маис на тучном поле
Сам собой растет,
Где леса богаты дичью,
Реки рыб полны,
С каждой ветки песни птичьи
Звонкие слышны.
Духи с ним пируют вместе
В солнечной дали.
Нас оставил он, чтоб с честью
Тело погребли!
Все, что может быть отрадой
Воину в пути,
С похоронным плачем надо
В дар ему снести.
Сложим здесь, у изголовья,—
Путь его далек,—
Мы топор, облитый кровью,
И медвежий бок.
Острый нож положим с краю.
Он сверкал не раз,
С головы врага сдирая
Скальп в возмездья час.
Горстку краски в руку вложим,—
С нею погребен,
Пусть предстанет краснокожим
В мире духов он.