Александрийская песня

Был бы я царь-император, В прошлом великий полководец, Впоследствии тиран-вседушитель, — Ужасна была бы моя старость. Придворные в глаза мне смеются, Провинции ропщут и бунтуют, Не слушается собственное тело, Умру — и все пойдет прахом. Был бы я репортер газетный, В прошлом — летописец полководца, В будущем — противник тирана, Ужасна была бы моя старость. Ворох желтых бессмысленных обрывков, А то, что грядет взамен тирану, Бессильно, зато непобедимо, Как всякое смертное гниенье. А мне, ни царю, ни репортеру, Будет, ты думаешь, прекрасно? Никому не будет прекрасно, А мне еще хуже, чем обоим. Мучительно мне будет оставить Прекрасные и бедные вещи, Которые не чувствуют тираны, Которые не видят репортеры. Всякие пеночки-собачки, Всякие лютики-цветочки, Последние жалкие подачки, Осенние скучные отсрочки. Прошел по безжалостному миру, Следа ни на чем не оставляя, И не был вдобавок ни тираном, Ни даже ветераном газетным.